— Узнаем, не унывай. Ну что, Птолемей, нравятся тебе наши новобранцы? — он обернулся к тому, кто держал знамя.
— В деле поймём, — коротко сказал тот.
— Ты, как всегда, прав. Почему ты всегда прав, Птолемей? Это отвратительно… Главк! Ты где, старый друг? Пять лепт на сборы, сейчас вам дадут коней — и вперёд, за Дарием! Надо его, наконец, догнать и обнять! А он всё уклоняется от объятий…
Коней им дали свежих — за отрядом погонщики вели подсменков. Ний поёрзал в незнакомом седле, потом устроился — оказалось вполне удобно, поза почти скифская, просто колени чуть менее согнуты. Рядом ехал Вазила и улыбался с закрытыми глазами. Даже Главк, который, как думал Ний, более привычен к мягкой подушке на конской спине, преобразился. Да, в сравнении с теми крестьянскими лошадками, на которых они одолели путь от Железных Ворот, эти боевые скакуны были просто сказочными — так мощно ходили их мускулы…
Шестнадцать дней шла погоня, и в каждый из этих дней Ний видел Александра. Казалось, что тот знает всех воинов и погонщиков в лицо и по именам, и для каждого у него находилось слово ободрения. Казалось, что он неутомим — он подходил к утренним кострам — когда спустились с гор, то из-за страшной жары стали передвигаться только по ночам, — чтобы справиться, не нужно ли чего людям, присаживался, пил и ел, отпускал шутки или рассказывал какие-то истории. Казалось — да нет, не казалось, так и было, — что воины всем сердцем любят его — как родного отца, как бога… да что там — больше, чем отца или бога. Ний и сам начинал испытывать к нему забытые тёплые чувства…
Тем, кто не мог двигаться дальше, разрешали остаться. Вазила обходил коней, подбадривал их, лечил. Он старался делать это по возможности незаметно, но кто знает?..
Вечером семнадцатого дня, едва отряд выступил в поход, примчались головные дозорные, что-то сказали царю — и тот пустил своего вороного вскачь. Все бросились следом. Когда Ний и Вазила достигли цели — не прошло и четверти часа — то увидели, как воины обступают крестьянскую повозку. В повозке сидел Александр и плакал, держа на коленях голову лежащего человека.
— Что там? — спросил Ний у Гефестиона — одного из ближайших друзей царя и своего непосредственного начальника.
— Те, кто был с Дарием, зарезали его, — мрачно сказал Гефестион. — Он умирает.
— Разве царь этого не хотел?
— Он хотел сразиться с ним. Это совсем другое…
— Да.
— Но ещё больше он хотел пленить его и сделать своим братом. Он плачет по брату, убитому злодеями.
Как у вас всё сложно, подумал Ний.
Царь поцеловал лежащего и распрямился. Потом снял свой алый плащ и накрыл его.
Все, кто стоял на земле, опустились на одно колено. Прогремел раскатистый удар — воины били мечами по своим щитам.
Ний и Вазила переглянулись. Ний чуть заметно пожал плечами. Потом спрыгнул с коня и тоже встал на колено, опустив голову…
Чуть дальше располагался брошенный военный лагерь. Ночь рухнула мгновенно, но факелы и костры давали достаточно света. Повсюду разбросано было множество повозок с имуществом, и персы громко кричали, зазывая покупателей. Шатры все стояли покосившиеся, драные; многие были повалены совсем. Висел смешанный запах горелого бараньего жира, благовоний и розового масла — настолько сильный, что от него начинало тошнить. Бродили поодиночке и толпами растерянные люди в богатых одеждах. Почему-то всюду попадались женщины, очень много женщин — испуганных, плачущих, но в соблазнительных нарядах и с раскрашенными лицами. Главк ехал впереди и, кажется, кого-то высматривал. Ний отпустил поводья и закрыл глаза.
Снежное поле возле Царской дороги видел он…
Двадцать дней войско стояло, дожидаясь отставших всадников — а главное, пехоты. Ний уже знал, что состоялось собрание македонских воинов, решающее, что делать дальше, и что Главку и им четверым предписано возвращаться в Парсай вместе с похоронной процессией. Среди оставшихся в лагере персов нашлись и бальзамировщики, и мастера колесниц…
Главк стал приветливее и разговорчивее. Наверное, то, что Александр одобрил его выбор, сказалось на его настроении. Он подолгу сидел вместе с подопечными, пил разбавленное водой вино и делился когда воспоминаниями, а когда и соображениями о происходящем. Так, он сказал, а Ний запомнил, что Дарий, позволив себя предательски убить, дал Александру великолепный повод отомстить за него — и эта месть сплотит вокруг Александра всех бывших подданных Дария и явит миру не просто завоевателя, не названного царя Азии — а самого настоящего, подлинного царя сначала Азии, а потом и всей Ойкумены… Армия действительно готовилась к броску за Варганские Ворота
[22] в пустыни и оазисы Гиркании и горы Сугуды, куда отступили мятежники. Каждый день приходило множество обозов с зерном и прочим продовольствием, торговцы пригоняли табуны лошадей и стада всяческого скота; подтягивалась пехота и — гордость царя — инженеры и строители, способные за день поставить мост, а за неделю — крепость. Говорили, что большая часть армии переправилась из Греции в Азию не на кораблях, а по наплавному мосту, переброшенному через Геллеспонт
[23], и что инженеры и строители за полгода превратили остров, на котором располагался город Тир, в полуостров.
Царь, когда не был занят войском, развлекал себя охотой в горах. Однажды с охоты вернулись рано, привезя не добычу, а убитого воина из личной охраны — и тут же пошли слухи, что охотники попали в засаду, устроенную греческими наёмниками, мстящими македонянам за унижение их городов. Говорили также, что брошенное копьё летело точно в грудь Александра, но отклонилось, проскользнуло подмышкой и поразило того, кто стоял позади него…
Главк в этот вечер напился и плакал.
Эпилог
Весны попросту не было. В один день холода и снега сменились жарой. По небу неслись грозовые тучи, били в землю молниями, но не давали дождя. Вспыхивали лесные пожары, постоянно пахло гарью. Землепашцы работали день и ночь, чтобы успеть хоть часть зерна бросить во влажную землю…
Людей лихорадило. От этого особенно доставалось Вальде, к которой всё шли, и шли, и шли за разрешением всё более бросовых и никчёмных споров. Ягмара попыталась повлиять на всё это, но люди просто стали чуть более сонные, зато всё такие же раздражительные. Выход нашёл, как ни странно, Горо, сваривший котелок загадочного зелья и ночью приправивший им все городские колодцы. Буквально на следующий день раздражение в людях начало спадать…
Акболат проводил в библиотеке всё время, там же иной раз и спал. Ягмара изредка робко заглядывала туда и постоянно видела отца читающим, иногда — пишущим. Он ел и пил только тогда, когда она его заставляла. Иногда заставить не удавалось, и тогда она обнаруживала себя по другую сторону двери…
