Но добилась я немногого. Примерно через неделю брат мой повелел шевалье вернуться во Францию. Я очень беспокоилась за де Жара, так как была уверена, что ненавистный Фонтене-Марой наговорит на юношу Бог весть что.
И я оказалась права. Не успел шевалье прибыть в Париж, как беднягу сразу арестовали и бросили в темницу.
А потом схватили еще многих… Шатенёфа увезли в Ангулем и засадили там под замок; даже легкомысленная герцогиня де Шеврез, которая, не сомневаюсь, числила Шатенёфа среди своих поклонников, была отправлена в ссылку. Правда, красавица недолго томилась в неволе: вскоре мы узнали, что герцогиня очаровала стражу и с ее помощью, переодевшись в мужское платье, бежала в Испанию.
Но все это случилось позже. А пока я ломала голову над тем, как мне помочь моему милому шевалье де Жару.
Вот тогда-то и начались неприятности. Я написала своему брату, умоляя его освободить шевалье и заверяя Людовика, что молодой человек всегда был его преданнейшим слугой. Но, к несчастью, сын Вестома Джером, которого послали с важными бумагами к королю Людовику, на обратном пути в Англию заночевал в той же гостинице, что и гонец, везший в Париж мои письма. Англичане разговорились, и Джером, чрезвычайно серьезный человек и истинный сын своего отца, которому всюду мерещились враги, решил, что имеет право ознакомиться с депешами, доставляемыми во Францию.
Вот так и вышло, что он прочел мое письмо к брату, а также другое послание, написанное графом Голландом. Это были частные письма, и их полагалось отправлять с другими курьерами. То, что они оказались в дипломатической почте, немедленно насторожило Джерома Вестона, обожавшего совать нос в чужие дела. Джером забрал подозрительные письма и привез их обратно в Англию, чтобы показать королю.
Нетрудно представить, в какой гнев я впала, узнав о том, что произошло. Карл всеми силами пытался успокоить меня, но скоро понял, что это невозможно.
– Это чудовищное оскорбление! – кричала я. – Как посмел этот… выскочка вскрыть мое письмо?! Я королева или нет?
Карл ласково погладил меня по руке.
– Он считал, что исполняет свой долг.
– Каким образом? Оскорбляя меня?! – негодовала я.
– Он не хотел никого обидеть… – объяснял король. – Просто частные письма не должны находиться среди дипломатической почты. Разве вы не понимаете, что иначе всякие злоумышленники будут с легкостью пересылать с нашими курьерами свои депеши? Такого допускать нельзя! И молодой Вестон просто обязан был изъять ваши послания.
– Граф Голланд в ярости! – воскликнула я. – И намерен расквитаться с наглецом, нанесшим ему такое оскорбление!
– Если он сделает это, то поступит весьма глупо, поскольку Джером Вестон никого не оскорблял, – сурово заметил король.
Я вконец обозлилась и выбежала из комнаты. Я уже не ручалась за себя и чувствовала, что если задержусь хоть на миг, то начну оскорблять самого Карла.
Я вернулась в свои апартаменты. Там были Люси и Элеонора Вилльерс, племянница Бэкингема, которая недавно вошла в круг моих придворных дам.
Я рассказала им о том, что случилось; поведение молодого Джерома Вестона их просто потрясло, что, впрочем, было для меня слабым утешением.
О последовавших за тем событиях мне вскоре рассказала Элеонора Вилльерс.
– Арестован Генри Джермин, – взволнованно выпалила она.
– Генри Джермин? За что?! – воскликнула я.
– Граф Голланд вызвал молодого Вестона на дуэль, так как счел, что тот жестоко оскорбил и вас, и его самого. Генри передал Вестону этот вызов, что расценивается как преступление, – рассказывала Элеонора.
– А что с графом Голландом? – взволнованно спросила я.
– Его тоже арестовали, – ответила Элеонора.
– Я немедленно отправляюсь к королю, – заявила я и решительно встала.
Я влетела к Карлу в тот миг, когда он обсуждал с несколькими министрами ссору графа Голланда с Вестонами, в которой оказался замешан и Генри Джермин.
– Я должна немедленно поговорить с вами, – сказала я и, высокомерно взглянув на министров, добавила: – Наедине.
Разумеется, они подумали, что Карл слишком уж любит свою жену, поскольку он сразу же сказал им, что встретится с ними позднее.
Министры вышли, и тут я взорвалась:
– Я слышала, что Генри Джермина и лорда Голланда арестовали.
– Да, это так, – кивнул король.
– Но почему? – спросила я, даже не пытаясь унять гнев.
– Потому что они нарушили закон, – произнес король медленно и четко. – Они прекрасно знают, что дуэли запрещены и что каждый, кто так или иначе в них участвует, совершает преступление.
– Ладно, Голланд вызвал молодого Вестона… Но при чем здесь Генри Джермин? – удивилась я.
– Я никому не позволю нарушать закон, – сказал Карл.
– Но Генри – мой друг! – заявила я, гордо выпрямившись.
– Дорогая, даже ваши друзья перестают быть друзьями короля, если совершают преступление, – холодно промолвил мой супруг.
– Это заговор! – вскричала я.
– Думаю, – промолвил Карл, – что вы правы. Это действительно заговор – и направлен он против моего казначея. Перехватив письма, молодой человек поступил очень разумно. Он заподозрил, что некоторые люди пытаются навредить его отцу, и мне кажется, что юноша, возможно, не ошибся. Проверив дипломатическую почту, он действовал в пределах своих полномочий. Поймите, моя дорогая: я не могу допустить, чтобы наши приближенные погрязли в интригах, и должен решительно останавливать любителей всяких раздоров и смут.
– Вы намекаете на то, что Голланда и Джермина нужно примерно наказать? – тихо спросила я.
– Они должны предстать перед судом, – сказал король. – Они распространяли гнусные слухи и всячески порочили доброе имя казначея. А ведь он – достойнейший и честнейший человек! Он бережет и приумножает наши деньги, а это именно то, что нам нужно.
– Так что вы твердо решили защищать его! – съязвила я.
– Дорогая, я защищаю закон, – повторил король.
Я понимала, что никакие мольбы не заставят короля изменить свое мнение. Он был самым упрямым человеком на свете, и если считал, что поступает правильно, то стоял на своем до конца.
И сейчас Карл принялся объяснять мне, сколь преступны действия Голланда, который, являясь членом королевского совета, вызывает на дуэль человека, выполняющего свой долг.
Конечно, преступление было не Бог весть каким большим, и все кончилось тем, что Голланд на какое-то время был отправлен к себе в Кенсингтон, а Генри Джермина ненадолго удалили от двора.
Любопытно, что Голланд, казалось, совершенно не растерялся, когда впал в немилость. Он часто устраивал роскошные приемы, на которых бывал весь цвет английской аристократии, и мне говорили, будто там веселились от души и плясали до упаду. Что же до Генри Джермина, то трудно передать, как мне недоставало его общества. Поистине иногда надо разлучиться с человеком, чтобы осознать, как высоко ты его ценишь!
