Книга Храм мотыльков, страница 9. Автор книги Вячеслав Прах

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Храм мотыльков»

Cтраница 9

– Я не знаю, кто я, доктор. И представления не имею, есть ли у меня дети.

– Вы потеряли память?

– Я думаю, что да.

– Вы попали в аварию, или кто-то из ваших близких внезапно умер, или вас изнасиловали? Есть у вас догадки на этот счет?

– Никаких.

– Хорошо, Безымянный. Если я сниму сейчас с вашего лица повязку, вы откроете глаза?

– Нет.

– Вы не хотите посмотреть, как я выгляжу?

– Не хочу. Я знаю, как вы выглядите доктор. Не ваша одежда и туфли, а вы, ваше лицо, руки, шея, волосы. В моем мозгу есть картинка с вашим изображением, и всякий раз, обращаясь к вам, я вас представляю.

– Позвольте поинтересоваться, Безымянный, как я выгляжу на вашей картинке?

Перед доктором Брауном на этот раз предстал совершенной другой тип темперамента, если вчера он разговаривал с флегматиком, скрытым сангвиником, а в опасных для жизни ситуациях, в которых нужно принимать незамедлительное и точное решение, – даже холериком, то сейчас он общался с человеком меланхоличным. То есть полной противоположностью вчерашнего пациента. У доктора было такое чувство, словно в палату положили другого человека. Была вероятность расщепления на личности, но небольшая, так, по крайней мере, считал доктор Браун. Здесь было что-то совершенно другое, необъяснимое, а оттого – притягательное и загадочное.

– Мне кажется, вам лет сорок, может быть, сорок пять. Вы выше меня, как минимум на голову, наверное, ваш рост метр девяносто – метр девяносто два. У вас темные волосы, темные глаза и густые брови. На шее шрам, наверное, вам кто-то пытался перерезать горло.

– Да, вы правы, Безымянный. Я служил в армии, мне было восемнадцать лет, мне пытался перерезать горло во сне мой сослуживец за то, что я переспал с его женой, что выяснилось только тогда, когда армейские друзья уже зашивали мне белыми нитками горло.

– После этого вы больше не спали с его женой?

– Спал, Безымянный. После этого я на ней женился.

– Понятно, доктор Браун, вы – романтик.

– Это было давно.

– У чувств нет срока годности.

– У всего есть срок годности, Безымянный. Интересно, как вы меня смогли увидеть с повязкой на глазах. Нет, все же я абсолютно уверен, что вы увидели меня через щель.

– Это возможно, доктор Браун.

«Черт бы его побрал. Да что с ним сегодня такое? Он – как дохлая лошадь, которую пытаются привести в чувство палкой», – подумал про себя бывший солдат.

– Вы, наверное, устали. Я зайду к вам позже, может быть, ближе к ужину. Вы не против?

– Не против, доктор.

– До вечера, Р… Безымянный!

– До вечера, доктор.

Фредерик покинул палату и, когда услужливый санитар Гарри закрыл дверь на ключ, заглянул в открытую дверь рядом. Это была другая палата, просторная и светлая, с одним окном. На окне стоял горшок с хризантемой – судя по ее ухоженному виду, ей уделяли много внимания. На стенах висели фотографии синеглазого мальчика, который сидел на заправленной кровати и слушал в наушниках музыку.

Фредерик постучал в дверь. Юноша не услышал стука, так как по-прежнему слушал музыку, глядя на белую стену перед собой, время от времени кивая головой в такт. Доктор Браун не решился побеспокоить молодого человека, зайдя без спроса, он подумал, что лучше заглянет к нему в другой раз, когда тот перестанет слушать музыку. «Знакомство не должно отвлекать от чего-либо. С тончайшими инструментами следует обращаться нежно», – с этими мыслями Фредерик ушел прочь.


Будущий главный врач больницы, в которой он освоился достаточно быстро, изучил истории болезней многих пациентов, имена некоторых он записал в свой личный блокнот, чтобы незамедлительно уделить им время. Времени у доктора Брауна было много, и летело оно стремительно и незаметно, особенно когда пациент был ему интересен. Он записал в блокнот мальчика-аутиста и женщину в возрасте, которая, по мнению доктора Стенли, болела многими заболеваниями одновременно. Например, по четвергам у нее начинался панический страх при виде любого доктора в белом халате. Но как только доктор снимал халат, миссис Норис тут же успокаивалась и, как птичка, начинала сладко щебетать о самых интересных моментах своей незабываемой молодости. По понедельникам старушка забывала все на свете – имена врачей, пациентов, главных героев собственных историй, которые она рассказала практически всем. Она забывала абсолютно всех и абсолютно все, даже собственное имя, но как только наступало утро вторника, она сразу же все вспоминала и продолжала рассказывать подробности своей личной жизни, иногда весьма пикантные. Каждую субботу миссис Норис навещал ее невидимый, но пунктуальный друг – Адольф Добельманович Пульк. Он приходил в одно и то же время, ровно в девять утра, и никогда за ним еще не было замечено опозданий.

Миссис Норис никогда не стыдилась своего старого друга, а потому разговаривала с ним везде: в кабинете врача, на прогулке в саду, даже в туалете… И хуже всего было то, что она разговаривала с ним о своей личной жизни, о незабвенной бурной молодости, о том, чего у нее не смогли отобрать ни склероз, ни болезнь Альцгеймера по понедельникам. (По мнению доктора Стенли, она помнила все о своих, как он выразился, «похождениях» даже в этот день, хотя пациентка категорически отрицала это. Врачу казалось, что по понедельникам миссис Норис всегда выглядит болезненно и нервно, потому что ее язык нестерпимо чешется.)

– Да… Любопытный случай, – произнес доктор Браун вслух, читая заметки своего коллеги.

Когда он обнаружил, что сегодня как раз суббота, то по-детски обрадовался и решил лично навестить легендарного Адольфа Добельмановича.


– Добрый день, миссис Норис. Надеюсь, я не отвлек вас от беседы с почтенным Адольфом Добельмановичем, – сказал Фредерик, когда вошел в чистую и ухоженную палату, обои в которой были бежевого цвета. Посередине комнаты стоял письменный стол, а на нем лежала стопка старых книг с закладками, сиреневая ваза была наполовину наполнена водой, цветов в ней не было. Видно, увяли недавно, раз воду забыли вылить. В комнате было много света, единственное окно, как и у мальчика-аутиста, выходило на солнечную сторону. За кроватью около окна находился небольшой деревянный комод, на котором стоял старый граммофон, похоже, единственная старая вещь в этой комнате, если не брать в расчет саму миссис Норис. В воздухе ощущался аромат ландышей, чудесный весенний аромат, который доктор Браун никогда бы не спутал ни с чем, так как несколько лет покупал себе мыло с таким запахом. Фредерика удивило, что в палате старухи не пахло старыми пыльными платьями, скатертями, занавесками и даже газетами пятидесятилетней давности, не говоря уже об альбомах. Эта дама была какая-то другая, современная, что ли.

– Нет, не отвлекли, доктор. Адольф Добельманович вышел курить, а я сейчас как раз хотела поставить пластинку и послушать Моцарта. Присоединяйтесь! – любезно сказала она.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация