– Тут хорошо, – говорит Джон.
Обустраиваемся мы недолго. Джон натягивает тент, вытаскивает кресла, а потом скрывается в трейлере и затворяет за собой дверь. Сумочку я припрятала, так что ничего особенно ужасного он там не натворит. Не стану беспокоиться.
Надо сказать, что я уже составила план. Здесь мы остановимся на какое-то время. Разумеется, завтра съездим в Санта-Монику, просто чтобы добраться до самого конца шоссе. Для меня это важно. Встанем рано, чтобы опередить поток транспорта, и одолеем последние пятьдесят миль. Я хочу еще разок увидеть океан. И, богом клянусь, мы, как решили, доедем до Диснейленда.
Я задремываю под боком у трейлера на более прочном из двух шезлонгов, но тут Джон открывает дверь и спускается ко мне. Слышу знакомый звук, тихое “пфф” пены с пузырьками.
– Ого, мистер! – оборачиваюсь я к нему. – Где это вы нашли пиво?
Он останавливается, смотрит, сощурясь, на банку в своей руке:
– В холодильнике.
– А мне принесешь?
– Я с тобой поделюсь.
– Договорились.
На шее у Джона треугольник пены. Я хватаю мужа за руку, притягиваю к себе, стряхиваю пальцами пену.
– Откуда это у тебя? Ты брился?
Он ощупывает щеку.
– Ну да.
Наклоняется ближе ко мне, целует, частично в щеку, частично в губы, как удалось дотянуться. Я чую гель для бритья “Эдж” и лосьон “Олд спайс”.
– В кои-то веки хорошо пахнешь, старина. – Вы посмотрите, он еще и переоделся. Вот как. – Что на тебя нашло? Прихорошился вдруг.
– Ничего особенного, – отвечает он, словно маразм его был притворством, славной шуточкой, это он меня четыре года так разыгрывал.
– Что ж, молодец.
Не знаю, откуда вдруг все это, но иногда что-то в нем перемкнет и Джон начинает делать именно то, что ему бы и следовало.
Джон усаживается в кресло рядом со мной. Протягивает мне банку “Милуокиз Бест”, и я делаю глоток. Такое холодное – слезы выступают на глазах. Должно быть, пряталось в глубине холодильника. Я гляжу на Джона: впервые за много дней чисто выбрит, без этой бородки йеху, на нем приличная клетчатая рубашка и канареечные штаны двойной вязки если не только что из стирки, то, по крайней мере, он не носил их четыре дня кряду. Он вновь похож на моего мужа.
Что же тут происходит? Джон умылся, я чувствую себя физически лучше, чем во все эти две недели. Не знаю, оттого ли это, что мы приближаемся к цели нашего пути, или еще почему, но я вдруг чувствую себя здоровой. Знаю, это иллюзия. Но могу же я пока что насладиться ею.
В холодильнике мало что осталось, и я решаю отправиться за едой. Пока еще не знаю, в супермаркет или в ресторан, но я чувствую себя настолько хорошо, что могу как следует поесть и собираюсь воспользоваться моментом. Мы снова убираем все в трейлер и отправляемся. Только кресла и кое-какие мелочи оставляем на своем участке.
Поблизости ничего заманчивого. Джон просится в “Макдоналдс”, но я пресекаю эти намеки и прошу его остановиться возле супермаркета, пока мы не слишком далеко отъехали. Паркуемся на месте для инвалидов, и нам везет: кто-то оставил там тележку для покупок. Я хватаюсь за нее, и мы идем.
Супермаркет “Ральфс” огромный, яркий, сбивает с толку. Пришлось побродить, чтобы отыскать отдел напитков. Джон набирает пепси, я укладываю в тележку большую бутылку красного “Карло росси даго” и полудюжину “Хамм” – Джон вполне может захотеть еще пива. После того как мы берем сырные и цельнозерновые крекеры, я чувствую, как надвигается усталость, и направляю нас обоих к мясному прилавку, где выбираю парочку отличных стейков, а к ним итальянский хлеб и запеченный картофель из кулинарии. По пути к кассе пополняем бакалейные запасы – и на выход, пока я не хлопнулась.
– Умучилась, – заявляю я, когда всё, включая нас, погружено в трейлер. – Скорей бы домой.
Это, конечно, чуточку нелепо, ведь мы и сидим в кабине своего дома.
Но черт бы меня побрал – стоит нам вернуться в кемпинг, как мне сразу легче. И аппетит все еще при мне. Так что мы жарим стейки на сковороде, подогреваем картофель и хлеб, разливаем вино по бокалам. Замечательный получился обед. В кои-то веки я съела почти все. Насытилась и была довольна.
Потом мы надумали посмотреть слайды. На этот раз организуем все проще и надежнее. Я прошу Джона поставить проектор (который, на удивление, продолжает работать) на столик у двери, закрепляю простыню на боку трейлера, и мы смотрим их вблизи. Слайды получаются размером примерно полметра на полметра – словно кадры в телевизоре, с той только разницей, что показывают твою собственную жизнь.
Поскольку на этот раз мы не заглядывали в Большой каньон, то решили посмотреть прошлую нашу поездку туда, много лет назад. На первом же кадре я стою на краю обрыва. Закат, “волшебное время”, как называл его Джон. Весь каньон полыхает насыщенным алым светом. Джон снимал меня издали, а так как я в оранжевом, то мой силуэт почти не виден, только я знаю, что стою вон там, в углу кадра, подо мной наливаются румянцем зазубренные слои камня, мой силуэт ничтожен на фоне разверстой пасти Земли.
Отлично помню, как я была одета на том кадре. Очень миленький костюмчик – брюки и блуза с цветочным узором, оба цвета жженой сиены. Даже Джон отметил – после того как сделал снимок, – насколько мой наряд соответствовал декорациям. “Я слилась с природой”, – помнится, сказала я, и Джон засмеялся. А дети не уловили шутку.
Целая серия снимков – закаты в каньоне. С каждым разом я все быстрее нажимала кнопку, торопя сумрак. Краски становились глубже и темнее, розовато-золотой разгорался до кроваво-красного: каньон наливался кровью. После пяти-шести слайдов я решила, что солнце заходит чертовски медленно, и принялась щелкать переключателем, пока не добралась до дневного снимка. Здесь каньон выглядел совершенно иначе.
Когда над обрывистым его краем нависало яркое утреннее солнце, проступали все прочие цвета, радужные переливы камня, игра теней и оттенков теней, возникала иллюзия бездонной бездны, хотя она вовсе не бездна, это всего лишь последствия той работы, что проделывала на протяжении эпох и эр река Колорадо, прорезая себе путь в камне. Я вижу лишь отблеск реки на этом кадре и думаю: если река способна так глубоко вгрызться в Землю за тысячи тысяч лет, не может ли она со временем попросту разрубить мир надвое? Что ее остановит?
Я думаю обо всех неудержимых водах Земли. За всю мою жизнь каньон углубился примерно на одну шестьдесят четвертую долю дюйма. Наверное, и того меньше, но вымышленная цифра кажется мне утешительной. Удивительно, как ощущение собственной полной и безусловной незначительности успокаивает меня в последнее время.
– Чудесный снимок, Джон.
Зевнув, Джон отвечает:
– Я пойду спать.
А мне еще не хочется ложиться. Славная ночь, я счастлива побыть здесь, с Джоном. Протягиваю ему свой стакан, прошу подлить.
