– Еще по одному, Джон.
Мы просматриваем еще полподноса слайдов – наше путешествие на Северо-Запад, к Тихому океану. Вот мы в Британской Колумбии, в миленьком маленьком городе Виктории, возле Ванкувера. Я полюбила тот город – такой тихий, сам по себе, невинный. Он был вовсе не похож на те места, где я росла, – на улицу Тиллмана в Детройте, – но похож на то, каким выглядел тогда мир. Не столь опасным, обремененным, печальным.
Заключительный слайд – и очень удачный: мы с Джоном стоим перед замком в Виктории, сфотографировали нас друзья, Дороти и Эл.
– Это последний, – говорю я, и, прежде чем успеваю добавить хоть слово, Джон встает и снимает проектор со стола.
– Джон! – кричу я. – Бога ради, подожди, я его выключу.
Он не слышит. Наш двойной снимок мечется зигзагом, словно луч от фонаря, проецируется то на соседний трейлер, то на тот, что через дорогу, потом на деревья и, наконец, в небеса, а там растворяется светлым туманом.
– Поставь проектор, Джон! – велю я.
Он смотрит на меня смущенно и возвращает проектор на стол.
Будильник звенит в 4.30. Я с трудом поднимаюсь на ноги и добираюсь до туалета. По дороге ставлю воду для кофе для нас с Джоном— впрочем, я уже вполне проснулась. В последнее время я чаще всего просыпаюсь толчком, сердце громко стучит в груди. И все же я делаю глубокий вдох и почти улыбаюсь. Сегодня я радуюсь туману в голове и песку в глазах, потому что это похоже на раннее пробуждение в трейлере в добрые давние времена.
Выйдя из туалета, открываю дверь трейлера и выглядываю наружу. Там все еще ночь, но тьма приобрела оттенок сепии, что подсказывает – вскоре пробьется и первый луч.
Джон заливисто кашляет и открывает глаза. Он спал, как был, в одежде.
– Вставай, Джон! – зову я. – Пора в дорогу.
Он снова кашляет.
– Почему вдруг?
– Потому что мы не хотим попасть в пробку под Лос-Анджелесом, вот почему.
Он что-то буркает, и я беспокоюсь, не станет ли он препираться, но он без спора поднимается. Мой муж всю жизнь старался избегать очередей и пробок. Это ему понятно.
Чайник закипел. Я завариваю кофе и вручаю Джону кружку.
В 5.15 Джон уже за рулем и я рядом с ним. Покидая трейлерный парк “Бульвар Футхилл”, я обещаю себе, что если хоть немного повезет, мы вернемся сюда к вечеру. И хорошо бы на это же самое место.
Сан-Димас, Глендора, Азуса, Ирвиндейл, Монровия – маленькие ухоженные города, один за другим. Бульвар Футхилл меняет имена, проходя сквозь них, и я вынуждена все время заглядывать в путеводитель, чтобы проверить, туда ли мы едем. Из достопримечательного – отель в Монровии; согласно моему путеводителю, в его дизайне элементы арт-деко сочетаются с традициями ацтеков и майя. Честно говоря, ничего подобного я раньше не видела. И не уверена, что хотела бы увидеть еще раз.
Перед самой Пасаденой дорога меняет имя на “бульвар Колорадо”, и черт меня побери, если поток транспорта не густеет с того самого момента, как мы попадаем в город, хотя еще очень рано. При таком освещении Пасадена выглядит очень мило, но я слишком озабочена тем, что нам предстоит, и не готова наслаждаться видами. Я стараюсь успокоиться, смотреть по сторонам, на пальмы, магазины и красивые старые дома. Джон в полном порядке. Он в основном молчит, но ведет наш трейлер по-чемпионски.
Путеводитель подсказывает нам ехать по Арройо, затем по шоссе Пасадена, и вот мы на Фигероа-стрит. Дальше на запад по бульвару Сансет.
Мы уже в Лос-Анджелесе, в самом городе.
Вопреки тому, что я раньше говорила насчет опасностей, подстерегающих стариков в больших городах, должна признать, бульвар Сансет приводит меня в восторг. Столько о нем слышала всю жизнь – и как же круто наконец-то увидеть! Машин становится все больше, некоторые отрезки бульвара забиты, но все же эта улица мне нравится. Наверное, чем дальше мы продвигаемся, тем отважнее становимся. Отважнее или глупее. Так или иначе, вот они мы.
Солнце тем временем поднялось высоко и светит ярко. Отличный будет денек, я уверена. Вот там, перед дисконтным магазином, стоит симпатичная молодая женщина в очень короткой юбке и топе на бретельке. Она пристально смотрит на наш трейлер.
– Джон! – окликаю я. – Это проститутка?
Потом попадается еще одна. Постарше, усталая, стоит прислонясь к витрине заброшенного ресторана. Мне жаль этих женщин – что они сделали с собой, на что идут, просто чтобы выжить. Женщина смотрит на нас, когда мы проезжаем мимо. Я приподнимаю руку. Женщина отворачивается.
Нам следовало свернуть на бульвар Санта-Моника, но Сансет так увлекателен, не хочется с ним расставаться. Судя по карте, через несколько миль Сансет снова пересечется с Санта-Моникой, вот я и решаю пока оставаться на нем.
Вывески на всех языках – испанском, армянском, японском. Мы проезжаем мимо крошечных торговых центров, забитых иноземными ресторанами, мимо химчистки “Голливуд”, пиццерии “Голливуд”, магазина по продаже париков “Голливуд”. Мимо телестудий, радиостанций, кинотеатров, музыкальных магазинов и ресторанчиков повыше классом. Поток транспорта густеет. Но я не обращаю внимания, ведь тут столько всего интересного.
На углу Сансет и Вайн вижу вывеску, от которой у меня перехватывает дыхание.
– Смотри, Джон! Аптека Шваба, где “открыли” Лану Тёрнер.
Джон оборачивается ко мне:
– У-у, у нее фигура зашибенная!
– Она работала за стойкой, там ее заметил какой-то хрен из Голливуда и захотел ее снимать.
– В трусы ей небось залезть хотел, – комментирует Джон.
Я смеюсь:
– Да, ты, наверное, прав.
Оглядываюсь в поисках аптеки, но так и не нахожу. Должно быть, только вывеска и осталась. Мы проезжаем старый кинотеатр “Синерама” со сводом, потом то место, которое называется “Перекрестком Мира”.
Все ближе.
Западный Голливуд – очень показушный. Повсюду на улицах огромные билборды, по большей части с женщинами, одетыми примерно так же, как те, кого я поутру видела на улице. Роскошные отели, дорогие с виду рестораны, гигантские статуи киногероев – лягушки Кермита и лося Буллвинкля. Попадаются на глаза ночные клубы с названиями “Фабрика смеха” и “Мастерская тела”, но ничего общего с теми фабриками и мастерскими (у нас так вообще называли кузовной цех), что в Детройте. Складывается ощущение, что Голливуд старается убедить всех, будто здесь и в самом деле работают ради куска хлеба. Стаи лимузинов возят своих пассажиров на эту так называемую работу.
К тому времени, как мы возвращаемся на бульвар Санта-Моника, автомобили уже двигаются бампер к бамперу, а внутри у меня нарастает дискомфорт. Разжевываю голубую таблетку и запиваю ее остатками кофе.
Джон, недовольный, откидывается на спинку кресла, громко дышит носом. Я замечаю, что он все ближе подползает к остановившемуся перед нами кабриолету.
