– Цыпа-цыпа-цыпа! – приговаривал он, озираясь по сторонам.
Царь Обезьян оглянулся, покачал головой и весело хихикнул.
– Прекрасный Царь Обезьян… – Вдруг рядом оказался Егорка, осторожно присаживаясь на краешек полена.
– Чего тебе? – беззлобно спросил Сунь Укун, подпрыгнув от неожиданности.
– Прости меня, я не хотел тебя рассердить.
– Хи-хи-хи! – тонко рассмеялся Сунь Укун, оскалив белые зубы. – Ты не рассердил меня, Егор Ка, потому что, если бы это было так, ты бы горько пожалел об этом и не увидел, как роса увлажнит эту траву и небо почернеет, проводив заснувшее солнце. Знаешь почему?
– Потому, что ты Сунь Укун, – кивнул Егор.
– Да! – радостно согласилась обезьяна. – Я Сунь Укун! Мне нравится твой ответ! И нравится, что ты извинился. Хочешь банан?
– Нет, спасибо. Бабушка ругается, когда я ем фрукты перед ужином.
– Твоя бабушка мудрая женщина, – кивнул Сунь Укун, достал из кармана банан, быстро очистил его и съел сам.
– Зря отказался, Егорка, банан энто полезный фрукт! Когда ещё ужинать будем. – Гаврюша снова зашелестел травой, пытаясь найти Небесную Курицу. – Цыпа-цыпа-цыпа!
– Не так он её зовёт, хи-хи-хи! – снова тихо засмеялся Царь Обезьян.
– А как надо?
– Никак, – равнодушно пожал плечами Сунь Укун. – Зачем её звать, когда она уже здесь.
– Здесь? Где? – Егор озадаченно завертелся по сторонам.
– Ква-ква, – вдруг раздалось у костра, и мальчик увидел в траве большую лягушку.
– Здравствуй, Небесная Курица, – коротко кивнул Сунь Укун.
– Но это же лягушка! – возразил Егорка.
– Вы никогда не поймёте нашу страну… – вздохнул Царь Обезьян.
– Ква, – согласно отозвалась лягушка.
– Небесная Курица! – Царь Обезьян подпрыгнул, опустился на одно колено рядом с лягушкой и поклонился.
– Ква? – спросила лягушка и, подумав, прыгнула к нему на руки.
Сунь Укун выпрямился и побрел по высокой траве, качая лягушку в руках.
– Чё эт он? – Гаврюша озадаченно высунул нос из травы и посмотрел на Егора.
– Да вот, пошёл куда-то с Небесной Курицей!
– Чё?! Так энто чё, лягушка, что ль?! Мы чё, всё это время лягушку искали?! От же китайцы! И как их разобрать, а?!
Мальчик пожал плечами.
– А зач-чем нас разбирать? – Внезапно у костра выросла тень, и в следующее мгновение к огню шагнул Ша Сэнь. – Мы оч-чень древняя культура, нас надо изуч-чать, любить и кормить! Запомни это, мальч-чик…
– Гаврюша, он опять хочет меня съесть?
– Так! Пошли-ка послушаем, о чём там Царь Обезьян с лягушкой квакает. А ты, рыбина противная, вона кузнечиками чавкай! А на ребёнка облизываться не смей, не то как дам по зубам – до луны будешь лететь, пыхтеть и радоваться!
Гаврюша схватил Егора за руку и быстро потащил его за собой. В густеющих сумерках Сунь Укун о чём-то шептался с квакающей в его ладонях лягушкой, а потом опустил её в траву.
– Ну чё? – спросил домовой.
– Она не согласна, – спокойно ответил Царь Обезьян, выпрямляясь во весь рост. – Будет дождь. Игры не состоятся.
– Чего это? Как это? Я против!
– На всё воля небес, – философски возразил Сунь Укун, смиренно сложив руки на груди. – Будда учит нас смирению. Смирение – лучший помощник на пути к просветлению.
– Не! Прекрасный Царь Обезьян, не пойдёт так! Где энта ваша курица бородавчатая?!
Гаврюша нырнул носом в высокую траву, всё ещё крепко держа Егора за руку.
– Ква. – Лягушка сидела совсем рядом, так что мальчик чуть не кувыркнулся о неё.
– Уважаемая Небесная Курица, чё ты как энта? Трудно отменить дождь? Столько сказочных героев со всего мира съехались, чтобы в Китайской олимпиаде поучаствовать, а ты тут сырость развела…
– Ква, – равнодушно ответила лягушка.
– Ясно. Вот ведь несговорчивые амфибии пошли… – расстроился Гаврюша. – У нас-то на родине лягушки потолковей будут. И ковёр звёздами вышить могут, и хлеб испечь, и стрелы лапками своими ловят. А самое главное – в полночь они в прекрасных царевен превращаются. А ваша курица что? Только квакать и может.
– Ква, – отозвалась лягушка из травы.
– Жаба ты после этого…
– А давайте ей песенку споём? – внезапно предложил Егор.
– А что ж? – задумался домовой. – Давай-ка и споём. Хуже-то не будет, хуже некуда уже, такое мероприятие пропадает, важное да секретное…
– В траве… – начал было Егорка, но Гаврюша остановил его:
– Не-не, так нельзя, нас потом родственники писателя Носова засудят. Давай по-другому, по-китайски споём.
Он помолчал с минуту, задумчиво почесал бороду, а потом запел:
В траве сидит цикада, в траве сидит цикада.
– А где сидеть ей надо,
Зелёненькой такой?
Представьте себе, оставьте себе,
Так где сидеть ей надо?
Наставьте себе, обставьте себе,
А после на покой!
Жевала лишь ромашку, жевала лишь ромашку,
Не трогала букашку
И слушала гобой.
Представьте себе, оставьте себе,
Не трогала букашку.
Наставьте себе, обставьте себе…
– Какой же я круто-ой! – в рифму, но не в тему подхватил Сунь Укун, который вообще не мог долго молчать.
Но тут пришла лягушка, небесная лягушка,
Огромнейшее брюшко,
И слопала цикад.
Представьте себе, оставьте себе,
Огромнейшее брюшко,
Наставьте себе, обставьте себе…
– Такой вот геноци-ид, – в тему, но не в рифму вновь проявил себя неугомонный Царь Обезьян.
Гаврюша с Егором страдальчески вздохнули, но продолжили:
– А что такое «геноцид»? – тихо спросил Егор, подёргав за рукав домового.
– Потом объясню, – шепнул Гаврюша, явно не желая отвлекаться от важной миссии по задабриванию китайской лягушки.
– Ква, – похлопав в ладоши передними лапками, улыбнулась она.
– Благодарим тебя, Небесная Курица. – Сунь Укун слегка склонил голову, уважительно сложив руки на груди, а потом повернулся к Гаврюше: – Ваша легкомысленная песенка помогла, она согласилась.
– И как он это понял? – удивился мальчик. – По особому кваканью?
– Потому что я – Сунь Укун! – Царь Обезьян задрал подбородок и упрыгал к костру.
– Ну, пошли и мы за ним, Егорка Красивый, – сказал Гаврюша. – Посиделки у костра – штука хорошая, иногда столько важного узнаешь да полезного…
