– Чего это ты тут развалился, прекрасный Сунь Укун? – проворчал Гаврюша вместо приветствия. – Костыли-то свои убери, нам тоже куда-то сесть надо.
– О, мастер Гав Рил не в духе? – улыбнулся Сунь Укун, убирая ноги. – Хи-хи-хи, хи-хи-хи! Дух дома не в духе, а? Хи-хи-хи!
– Ага, каламбур. Оборжаться, честное слово. – Недовольный домовой плюхнулся на освободившееся место, предварительно протерев сиденье рукавом.
– Егор Ка, – Царь Обезьян небрежно повернул голову в сторону мальчика, – что это с твоим учителем? Почему он сегодня так суров? Быть может, это ты и своенравная Аксют Ка довели его? А? Хи-хи-хи! Мы тоже доводили своего учителя. Хи-хи-хи! Хи-хи-хи! Это было весело!
– Ты мне поучи тут детей плохому! Я тебе… – погрозил ему кулаком Гаврюша.
Глаза Сунь Укуна загорелись красным огнём. Он наклонился к самому лицу домового и прошипел:
– Лёд всегда скользок, северный гость, а ходить по тонкому канату, натянутому над пропастью, нужно, выровняв дыхание и считая удары сердца. Не забывай, мастер Гав Рил, великий северный Дух Дома, что перед тобой Сунь Укун, Прекрасный Царь Обезьян, Великий Мудрец Равный Небу! И я могу прервать твою жизнь и хрупкие, как тонкие фарфоровые чаши, жизни твоих учеников так быстро, что ты не успеешь понять, что же произошло…
Сунь Укун широко ухмыльнулся, обнажив белоснежные клыки. Равнодушный Гаврюша недовольно поморщился, отворачиваясь:
– А зубья чистить Царя Обезьян не учили? Светланы Васильевны на тебя нет, бабушки Егоркиной. Да и какой ты царь? Где твоя корона? А нет её. Вон и клыки уже отрастил до подбородка. Звереешь?
– Зверею, – честно признался Сунь Укун, усаживаясь на место.
– Может, тебе пустырник попить? – предложила Аксютка.
– Это что? – спросил Царь Обезьян, обращаясь к Гаврюше.
– Травка такая успокоительная, – пояснил домовой. – У нас в России её бабушки очень уважают. И в каплях её продают, на спирту, и в таблетках вонючих, и в сиропе, и в бумажных коробочках в сухом виде. Если её засушенную раздобыть, так вообще можно хоть в чай добавлять, хоть в суп.
– И му цао! – радостно сказал Сунь Укун. – «Польза матери», «Собачья крапива». И му цао я ем прямо так, вместе с цветами и корешками, съел уже целую поляну. Не помогает.
– Чё ж ты так стрессуешь-то? Спокойней надо быть… – опять вмешалась Аксютка. Но на этот раз Сунь Укун даже не повернул головы в её сторону.
– Ну ладно, с обручем твоим мы разберёмся, и тебя отпустит сразу, – решил Гаврюша. – А пока нам тут сидеть приходится, расскажи-ка лучше, что тут сегодня было?
– Вы опоздали, – коротко ответил Царь Обезьян.
– А за то твоему дружку спасибо, людоедине бесчестной, рыбине злобной, маньячине белобрысой. Он у нас Аксютку умыкнул и хотел съесть её на полянке. Пришлось задержаться!
– Вы опоздали, – терпеливо повторил Сунь Укун. – Опоздали на мой триумф! На мою победу! Я прыгал в высоту, опираясь на Цзиньгубан, великий золотой посох государя Юя, дарованный мне, потому что я – Сунь Укун! Никто не смог прыгнуть выше и дальше Царя Обезьян! Никто из них! Хи-хи-хи! Скоро всё закончится, и на мою голову наденут венец из тонких листьев бамбука, зелёных, как глаза твоей своевольной ученицы, мастер Гав Рил. Это будет триумф Царя Обезьян, Великого Мудреца Равного Небу, Познавшего Пустоту, устроившего переполох в Небесных Чертогах…
– Да мы поняли, что ты крутой, не утомляй… – широко зевнув, перебила его домовая.
Царь Обезьян прикрыл глаза, собираясь с мыслями для ответа.
– Прекрасный Сунь Укун, – дипломатично решил вмешаться Егор, не дожидаясь драки, – а ты не видел нашего кота? А то он от нас убежал…
– Аппетитного чёрного мао с белыми бровями и усами длинными, как у Тяньлуна, небесного дракона, охраняющего чертоги богов и управляющего небесными колесницами?
– Э-э-э… да, наверное…
– Этот упитанный мао, тёплый и источающий аромат живой плоти, так привлекающий любого демона, возлежит на шёлковой подушке (о нет, пока не расшитой золотом, но самой мягкой и пышной, которую только удалось найти и доставить на стадион в кратчайший срок) у ног бессмертного Нефритового императора и бесстрастной богини с кожей белой, как самый драгоценный фарфор, и волосами чёрными, как перо остроклювого уя.
– Кого? – не понял Гаврюша.
– Птица, – охотно пояснил разболтавшийся Сунь Укун. – Птица уя великая и ужасная. Она олицетворяет девять солнц, подбитые стрелком. Это птица могущества и славы. Однако же горе тому, кого найдёт уя израненным на поле боя. Древняя китайская песня гласит… – Сунь Укун поднял лицо к солнцу, прикрыл глаза и вполголоса запел.
Егору показалось, что монотонное пение сопровождается звуками старинных китайских музыкальных инструментов. Это было странно и завораживающе, хотя мелодия казалась знакомой…
Трёхпалый остроклювый уя, славно именуемый Саньцзуу,
Зачем ты раскинул чёрные крылья над головой поверженного Шэ?
Ты не получишь скорого приглашения на кровавый пир,
Ведь армия императора ещё ждёт, что Шэ встанет и поднимет свой лук.
Отправляйся в залитые дождями рисовые поля, где трудится достойная мать Шэ,
Пожилая женщина, некогда слывшая первой красавицей провинции Хэнань…
– Мы знаем такую песню, Прекрасный Сунь Укун, – перебил его Гаврюша. – У нас на Дону тоже такая есть. Потом умирающий герой отправит энту птицу к милой Любушке своей…
– Прекрасной Лю Сянь, – кивнув, поправил собеседника Царь Обезьян.
– Да хоть бы и к ней, – не стал спорить домовой. – И попросит сказать ей, что она свободна, он женился на другой. А другая энта – смерть с косой.
– Ваша версия несёт в себе мораль, не подходящую Поднебесной. – Высокомерный Сунь Укун скептически скривил губы. – Чернокрылый уя по имени Саньцзуу передал прекрасной Лю Сянь, что павший в великой битве Шэ предстал перед судом императора Яньло Вана, бога смерти и ада, синекожего гиганта с головой быка и лицом лошади, носящего на толстой шее ожерелье из человеческих черепов, судьи, определяющего судьбу всех умерших. И если Шэ повезёт, он получит хорошее перерождение. А если бог смерти посчитает его великим героем, он сможет даже возвратить Шэ к жизни в прежнем теле. И тогда герой вернётся к прекрасной белокожей Лю Сянь, поцелует шёлковый край длинного рукава церемониального красного платья, которое она наденет на свадьбу, и поможет почтенной старой матери собрать рис…
– Э-э-э… а давай вернёмся к нашему коту, – не сразу нашёлся с ответом обалдевший Гаврюша. – Нам обязательно нужно его вернуть домой.
– Да, – подтвердил Егорка. – А то у бабушки давление поднимется…
– Вы хотите отобрать у Нефритового императора его личного мао? – искренне удивился Царь Обезьян. – Хи-хи-хи! Попробуйте. Но тогда давление поднимется уже у тебя, Егор Ка. У всех вас забурлит кровь, поднимаясь к носу. И, может быть, даже у меня. Хи-хи-хи!
