Маша не удержалась и тут же тронула Горошко за локоть:
— Вить, а кто эта дама в черном платке, вон, видишь, плачет?..
— Тише, — зашипел Витя. — Нельзя во время отпевания.
— Да ладно, Аня была еврейкой, ей не важно, как ее отпоет православный священник.
— Да ты что! Я не знал, — горестно воскликнул Горошко.
— Ничего, лишнее не будет. Так кто это?
— Это Катя Густова. Странно, что она пришла.
— Почему странно? — спросила Маша. — Ты ей звонил?
— Нет.
— Значит, я звонила.
— И ты не звонила, — прошептал Витя. — Ее номера в книжке не было.
— Она Ане-то кто?
— Точно не знаю, видел у Григорьевой. Дела у них какие-то были.
— Ладно, я потом к ней подойду, — сказала Маша, зажигая свою вдруг погасшую свечку от Витиной.
21
Ильдар Каримов слушал рассказ сына, настороженно сдвинув брови. Удивительный парень, совсем еще мальчишка, а так срисовал наблюдателя! Да еще и описал так, что хоть фоторобот составляй.
— Сам как думаешь, зачем он за тобой следил? — спросил Ильдар.
— Понятия не имею, — пожал плечами Тимур. — Может, я напрасно пошел маму провожать? Может, он и хотел узнать, где она остановилась?
— Тогда он все равно бы пошел за ней и узнал адрес. Нет, похоже, он следил именно за тобой.
— И почему-то именно позавчера. Ни вчера, ни сегодня слежки не было.
— Может, ты просто не заметил? — предположил Ильдар.
— Нет, я проверял, не было наблюдения.
— Да откуда ты все это умеешь? — изумился отец.
— У нас в школе один день в неделю — УПК, учебно-производственный комбинат. Учат на всякие рабочие профессии: слесарь, токарь, продавец… Девчонки на нянечек в детском саду учатся, на швей. А я хожу на курс «Милицейская служба» в отдел милиции. Это эксперимент совместно с университетом. У нас там и по стрельбе занятия бывают, и самбо, и конный спорт, и криминалистика. Всего понемножку. Еще право преподают, вождение. Один день вместо школы и два раза по вечерам.
— Понятно. Ты матери о слежке сказал?
— Нет пока. А надо? — спросил Тимур.
— Думаю, не надо. Я пошлю своих людей, они проверят. Может, и разберемся, в чем тут дело. У вас дома ничего такого необычного за последнее время не случалось? Или у мамы на работе?
— Да ничего не случалось. Вот только наследство это…
— Какое наследство? — насторожился Ильдар.
— Тетя Аня Григорьева в Москве умерла, я же говорил. Так она все оставила маме.
— Все — это конкретно что?
— Квартиру двухкомнатную в Бескудникове, мебель там всякую. Что там еще у нее было, пока неизвестно. Сегодня похороны, теперь мама будет наследство оформлять. Тетя Аня небогато жила, вряд ли там кроме квартиры что-то серьезное есть.
— Вы могли не знать, — предположил Ильдар. — Значит, так: приедет мать, пусть срочно мне звонит, понял? Как бы она во что не вляпалась по наивности.
— Я еще не говорил ей, что мы с тобой встретились. Сказать?
— Нет, не надо пока. Просто убеди ее, что надо ко мне обратиться. Сможешь.
— Смогу, конечно, — кивнул Тимур.
22
Когда Маша открыла глаза, она пожалела, что не умерла. Люстра, потолок и стены медленно ехали по кругу, качаясь и подпрыгивая. Живот болел, ноги ныли, голова раскалывалась. Тошнило ужасно, но, похоже, в желудке уже ничего не было. Она снова со стоном закрыла глаза.
— Ну и нажралась же ты, мать! — бодро сказал рядом Витя Горошко и присел на край кровати. — Ну-ка, выпей.
Маша с трудом приоткрыла один глаз. Горошко приподнял ее голову и плечи и поднес к губам стакан. С неимоверным усилием Маша сделала несколько глотков и вновь повалилась на подушку.
Через пару минут, когда тошнота начала отступать, ей удалось допить лекарство до дна.
— Что со мной? — просипела Маша чужим голосом.
— Да не бойся, просто тяжелое похмелье. Хотя вчера ты была совсем плоха. Если бы не Стольников, могла и ласты склеить. Понять, конечно, можно, все-таки горе…
— Я не пью, — прервала его Маша.
— Ну, однажды любой трезвенник напивается.
— Ты не понял, я уже один раз напивалась, — Маша невольно прикоснулась к небольшому шраму под левой бровью. — С тех пор не пью ничего спиртного. У меня сосуды слабые.
— Никогда бы не подумал. Вчера ты была пьяная до зеленых чертей. Этой Кате Густовой в волосы вцепилась.
— Я? В волосы? — изумилась Маша. — Не может того быть.
Горошко пожал плечами и понес пустой стакан на кухню, а она стала напряженно вспоминать, что же было вчера.
Рокотова не пила не потому, что была трезвенницей или язвенницей. И даже не потому, что знала свою меру. В том-то и дело, что меры своей она не знала. Водилось за ней такое опасное свойство: пока ей ни капли на язык не попало — и не надо, а уж как попало, все, святых вон выноси. Не могла она остановиться, напивалась до бесчувствия и, действительно, могла разнести все вокруг. Но кто предупрежден, тот вооружен, и Маша, зная за собой этот непоправимый недостаток и имея на руках двух детей, а перед глазами — батальоны спившихся баб, раз и навсегда отказалась от всего, что крепче кефира. Она прекрасно понимала, стоит только начать — и спиться можно за какие-то несколько жалких месяцев. Но, в отличие от сотен пьющих женщин, оправдывающих свое пристрастие слабостью воли и горестями неустроенной жизни, Рокотова не искала оправданий. Она считала, что раз не можешь остановиться, нужно просто не начинать. И с тех пор, как было принято это решение, Маша так часто и убедительно рассказывала потенциальным собутыльникам байки о слабых сосудах и мигрени, что и сама уже верила в эти сказки.
Да, она совершенно не пьет, но доказывать это Горошко она не станет. Тот, кто вчера подсыпал в ее бокал с минералкой какую-то гадость, о ее взаимоотношениях со спиртным не знает. А если это сам Витя и есть? Или он донесет тому, кто это сделал? Интересно, зачем сделал? Предположим, то, что ей подсыпали, в сочетании с алкоголем должно было стать смертельным ядом. Тогда все понятно, ее хотели убить. Интересно, почему? Или целью было ввести ее в бессознательное состояние. Зачем? Вживить ей микростимуляторы. Ага, за одну ночь сделать трепанацию черепа, операцию на головном мозге, все зашить и зарастить. Бред полнейший. Тогда получить от нее какую-то информацию. Так она ничего не знает. Еще Густова…
А если дело в том, чтобы не дать ей переговорить с этой Катей Густовой? И в этом могли участвовать только двое: либо Стольников, который почему-то все же пришел на поминки и даже привез немалую материальную помощь от института, либо Витюнчик Горошко.
