— Это все только из-за нее! Всегда была занята только собой. Какая же она мать, если не почувствовала, не предугадала! Да что там! Все к этому и шло, я так и думал, что однажды она не уследит за Леночкой. Целые дни торчала при своем начальнике, работа ей дороже ребенка! Ха, работа! Да не в работе дело! Что ты хочешь! Секретутка, директорская подстилка! Да вся классическая литература… Да другая бы все бросила ради дочери, только не эта несчастная карьеристка! Зачем она дала увезти дочку в эту задрипанную районную больницу? Надо же было срочно отправлять ее в Москву, где могли помочь, спасти. Да Анна просто бросила там ребенка умирать!..
Маша была шокирована. Глядя на мечущегося по комнате Сашку и тихо плачущую у окна Аню, она никак не могла понять, что же произошло с ее другом, чтобы в его голове могло все так перевернуться!
— Что ты мелешь, Саша? Да как у тебя язык поворачивается говорить такое! Это ты научил маленького ребенка прыгать с вышки! Неужели ты считаешь такое развлечение нормальным для пятилетней девочки? Даже если б Аня была рядом, она не смогла бы предотвратить беду! А уж про работу!.. Ну, извини меня, создал бы условия для того, чтобы жена не работала, а занималась домом и ребенком. Да она и занималась. Сколько больничных она брала, пока Леночка была крохой, а в кружки-секции кто ее водил? Ты забыл, как Аня без конца отпрашивалась с работы, ее давно уволили бы, если б начальник постоянно ее не покрывал. И вовсе не из любви к ней, Саш, — ну какая может быть любовь у семидесятилетнего академика к молодой секретарше… Да он просто ценит ее как прекрасного работника.
За два дня, которые Маша провела тогда в таком гостеприимном прежде доме друзей, она наслушалась столько нелепых обвинений Саши в адрес жены, была так потрясена его бешеной злобой и Аниным покорным отчаянием, что, наконец, не выдержала:
— Знаете, ребята, может, это не мое дело и не мое право так судить, но, по-моему, вам лучше расстаться. Хотя бы на время. У вас не получается поддерживать друг друга. Мне кажется, что врозь вам будет легче.
Аня, сидевшая в углу у стола, вдруг подняла голову, и в ее поблекших от слез глазах Маша увидела такое удивление и облегчение, словно подруга только что нашла единственно правильный и естественный ответ на самый сложный вопрос, мучивший ее весь последний год.
Рокотова вернулась в Ярославль с твердым намерением в ближайшее время к Ане и Саше не ездить. Ей было больно и как-то стыдно за них, больно от того, что она ничем не может им помочь. Она даже не могла набраться решимости позвонить Ане.
Но вскоре Григорьева позвонила сама.
— Маш, представляешь, он ушел.
— Кто?
— Господи, да Саня. Все оказалось до банального просто. У него роман с сотрудницей из их же фирмы, причем еще с тех, химкинских, времен.
— Быть не может! И все это время…
— Да, все это время. Но это уже не важно. Важно, что он все же чувствует себя виноватым, собрал вещи и ушел к ней. И даже выписался из квартиры, сказал, что не хочет никаких денег, жильем его пассия обеспечена. Просит меня, чтобы я оставила его в покое. Смешно! Чтоб я его оставила в покое! Машка, мне так плохо… Я взяла отпуск. Можно, я приеду к тебе недельки на две?
— Когда тебя встречать?
Аня провела в Ярославле с Машей и ее сыновьями весь отпуск и села в обратную электричку уже живым человеком. Она, наконец, похоронила Леночку, а заодно и Сашку, в своих мыслях и вернулась в Москву, чтобы совершенно утонуть в любимой работе.
4
Если бы Григорьева не бросилась на шею подруге, Маша ни за что бы ее не узнала. Ничего общего не было у этой строгой «академической» дамы с пухленькой чернявенькой Анютой, какой она была, казалось, так недавно.
— Сколько ты у меня не была? Лет пять? Ведь регулярно мотаешься в Москву, а позвонить ленишься, — укоряла подругу Анна, увлекая ее к автобусной остановке.
— Анюта, милая, я честно звонила, но ведь ты же все время занята по уши. Я и сегодня не надеялась тебя застать, просто повезло. Тебя твой академик совсем заездил: то вы в министерстве, то за границей, то еще где. Ему сколько лет сейчас?
Аня ответила не сразу. Маша только сейчас поняла, насколько сильно подруга изменилась. Не то чтобы постарела, а как-то увяла что ли…
— Константин Аркадьевич умер в мае. Так что работа у меня теперь совсем спокойная. Разбираю его архивы, формирую дела. Уже практически все закончила, сдам все и уволюсь.
Маша даже не знала, что сказать. Выражать соболезнования — так ведь Аня не была родственницей академика Цацаниди, только личным секретарем. А с другой стороны, Григорьева явно очень нелегко переживает его смерть. Может, дело тут в потере хорошей работы, да и что говорить, столько лет — немудрено, что она так привязалась к своему шефу.
— Знаешь, Маш, мне очень многое надо тебе рассказать, очень… Просто Бог мне тебя послал! Только все дома. Нам выходить.
Маша, конечно, давно не была в гостях у Григорьевой на Бескудниковском бульваре и не должна была бы удивиться произошедшим переменам. Но чтобы они были такими глобальными! Теперь это был совершенно другой район. Ничего общего с прежними блочными пятиэтажками, в одной из которых на первом этаже в крохотной «хрущевке» раньше жила Аня. В ее крошечных комнатках летом стоял зеленый полумрак: окна растопыренными лапками царапали буйные кусты. По сырому даже летом двору, забитому ржавыми гаражами и ракушками, сквозняк носил мусор с ближайшей помойки. А сейчас на этом самом месте высились четырнадцатиэтажные башни с магазинчиками на первых этажах. Просторный двор радовал глаз новым ярким детским городком и стоянкой, при этом огорчая полным отсутствием деревьев.
— Нюша, а где же дом?
Аня засмеялась:
— А вот он: Дубнинская, дом тринадцать. Теперь я здесь живу. Лужков-то широким жестом снес наши блочные «хрущебы», нам очень повезло: квартиры давали прямо в соседних домах, сносили поэтапно, сразу заселяли в новые.
— Да, у нас пока таких чудес не происходит!
Совершенно чистый лифт в совершенно новом подъезде поднял их на десятый этаж. В квартире еще держался тот самый ни с чем не сравнимый запах недавно построенного жилья, новоселья. И хотя понимаешь, что стройматериалы, вероятно, выделяют что-то не слишком полезное для хозяев новеньких квартир, но это совсем не важно по сравнению с ощущением новой жизни, словно все начинаешь с нуля.
Пока хозяйка хлопотала на кухне с ужином, категорически отказавшись от Машиной помощи, гостья исследовала квартиру, как кошка изучает все закоулки комнаты, в которую попала впервые. Квартира, по Машиным ярославским меркам, была просто огромной: две отдельные комнаты, не меньше чем по 20 квадратных метров каждая, просторная кухня, большая ванная. Ремонта Аня еще не делала, так и жила с теми обоями жутковатой расцветки, которые поклеили строители. Пластиковые стеклопакеты прятались за красивыми портьерами, мебели было очень мало, что создавало впечатление еще большего простора. То, чему было тесно в старой «хрущевке», не смогло заполнить и половины новой квартиры.
