— А то! — хмыкнул Ильдар. — Они от самой больницы за нами тащились. Почему ты не поехал с ними, а соврал, что без машины? От Машки хотел меня увезти?
— Ей покой нужен.
— Вот и оставь ее в покое. Все равно я тебя к ней не подпущу.
— Почему? — просто спросил Остап.
— Если я скажу, что она мне самому нужна, ты отвяжешься?
— Послушай, а ты не думаешь, что она уже не маленькая? Она может сама решать, с кем ей быть. Если б она хотела быть с тобой, она бы была. Но она, похоже, не хочет.
— Откуда тебе знать, чего она хочет? Она и сама не знает. И решает она за себя так, что я потом ее из историй вытаскиваю, таких, как эта, — ответил Ильдар, закуривая. — Ладно. Пусть решает, только я не обещаю, что не стану давить на ее решение.
— Ну, я пошел, — сказал Остап, прекращая неприятный для них обоих разговор. Они уже «поговорили» в больнице. От разговора у него болели ребра, а у Ильдара была рассечена бровь.
— Куда ты пошел?
— К своим, — кивнул Шульман в сторону «девятки». — Тебе-то незачем здесь торчать, ты ж не на работе.
— Нет уж. Я должен своими глазами увидеть, что вы его взяли, так что — не обессудь, не уеду. Мало ли, подкрепление вам понадобится.
— Понадобится — вызовем. Ты-то при чем?
— При том, что мое подкрепление будет покрепче вашего, — усмехнулся Каримов. — И ты уж сиди здесь. Кресло-то откинь. В моей машине вдвоем все-таки поудобнее будет, чем в «девятке» впятером.
Остап посмотрел на него озадаченно: как он умудрился разглядеть сквозь затемненные стекла, что в той машине именно четыре человека?
83
Жена сегодня ночевала на даче. Он не собирался ей звонить, утром оставит записку, она все поймет. Они давным-давно уже не были семьей, существовали вместе по привычке. Дочери выросли, вышли замуж и приходили только в гости. Они жалели мать и считали, что отец мешает ей жить спокойно. Он не будет больше мешать, пусть жена на старости лет поживет одна в свое удовольствие. Он станет посылать ей деньги.
Завтра он сядет в самолет и через несколько часов будет в Греции. Завтра!
Пару часов Иван Федорович Клинский потратил на то, чтобы тщательно упаковать багаж. Вещей было не так уж много, но Клинский во всем любил порядок, да и спешить было некуда.
Ему в принципе некуда было спешить. Почти все в своей жизни он уже сделал. Остался финальный аккорд. Но этот аккорд будет таким, что всколыхнется весь научный мир! Достойный финал!
Иван Федорович налил себе кружку молока и, стоя уже в одних вылинявших семейных трусах у окна кухни, разглядывал двор. Он прожил здесь немало лет, с самой постройки дома. Сажал вот эти кусты сирени на субботнике с соседями. Теперь кусты затенили окна вплоть до третьего этажа, и соседи грозились их вырубить. Жаль, крупные цветущие гроздья так красивы будут поздней весной. Он всегда был дружен с соседями, даже несмотря на то, что немало соседских машин он поцарапал своей старенькой «шестеркой», паркуясь в тесном дворе.
Как она ему надоела, эта «шестерка»! Там он обязательно купит себе хорошую машину. Ну, вот хоть такую, как эта. Черная. Красивая. Кто-то из соседей, из тех, кто побогаче, опять купил новую. Живут же люди, подумал Клинский просто так, по инерции, без зависти. Допил молоко, помыл чашку, поставил ее в сушилку и, бросив последний взгляд на машину Ильдара Каримова, отправился спать.
Теплое медовое солнце текло по золотистой смоле сосен. Богатые зеленые кроны кипели на морском ветру, в них бирюзовыми языками вспыхивало небо.
Удивительно пахло согретыми соснами и прохладой моря, шумевшего под обрывом.
По самому краю обрыва шел Костя Цацаниди. Он был совсем не стар. Волосы еще не тронула седина, и глаза светились молодостью и силой. Таким он был, позвольте-ка, да, еще в Казани. Он один из всей компании ходил тогда в таких белых брюках. Вот именно в этих и в этой рубашке, которую сейчас рвет с него ветер. Рубашка расстегнута, и широкая смуглая грудь открыта ветру и солнцу.
— Здравствуй, Ваня, — сказал, улыбаясь, Костя и протянул Клинскому руку.
— Это сон, — констатировал Клинский, но голоса своего не услышал. Зато его, похоже, услышал Цацаниди.
— Сон, — согласился он. — Все — сон. И это тоже. И я, и ты…
— Чего ты хочешь, Костя?
Голоса снова не слышно.
— Хочу попенять тебе, Ваня.
— На что?
— Ты обещал, что не будешь больше продолжать работу, что не повредишь никому, что никто не пострадает.
— Мало ли, что я обещал.
— Ты поклялся…
— Ты умер, Костя.
— Я унес с собой твою клятву, а ты ее не сдержал.
— Ну и что?
— Ты ее не сдержал, и она пала на мою душу тяжелым грузом. Она не дает мне покоя.
— Грехи твои не дают тебе покоя. А мое слово здесь ни при чем, только я за него в ответе.
С грустной улыбкой Цацаниди покачал головой.
— Скоро ты будешь в ответе, скоро. Но я верил тебе, я думал, ты друг мне.
— Я друг тебе, Костя. Но тебе там уже все равно, тебе ничего больше не нужно, а я хочу жить. Я хочу пользоваться плодами моей работы. Моей, Костя, работы! Ты обманул меня в начале, я обманул тебя в конце. Мы квиты. Чего же ты хочешь теперь?
— Я хочу, чтобы ты разделил со мной все, что мы заслужили, ибо за то, что мы сделали, нам воздастся сполна.
Константин Цацаниди протянул Ивану Клинскому руку раскрытой ладонью вверх.
84
Остап сладко спал в удобном велюровом кресле, по-детски прижавшись щекой к мягкой обивке. Ему снилось, что его распекает начальник, причем распекает во всех смыслах слова: изо рта урчащего генерала валил огонь и дым. Остап вздрогнул и приоткрыл глаз.
Ильдар Каримов с очередной сигаретой в зубах завел машину и тронулся.
— Куда? — спросил Остап, выпрямляясь в кресле.
— Машину переставить. Солнце в глаза.
— Солнце? А сколько времени?
— Половина девятого.
Шульман присвистнул:
— Черт, я его проспал!
— Он не выходил. Я не спал.
Остап отыскал глазами темную «девятку», которая переместилась за другой куст. Ребята ходили вокруг машины, все четверо курили.
— Может, он проспал? — пробормотал Шульман.
— Во сколько у него самолет?
— В два часа.
— Не успеет. Поездов на Москву до полудня уже не будет, а на его таратайке он вообще только завтра доедет. Может, у него завтра самолет?
— Нет, сегодня. У него билет такой, дорогущая бронь с открытой датой. Бронь на такие места снимают ежедневно только за три часа до вылета рейса. Вчера он сообщил в аэропорт, что сегодня вылетает, его билет активировали на сегодняшний двухчасовой рейс.
