Услышав об этом, я пришла в ужас — не от того, кого он выбрал, а потому что он вообще думал о женитьбе. Я боялась, что он слишком слабого здоровья. После того как я потеряла мою любимую Алису, остальные дети стали для меня вдвое дороже.
Я обсудила это с Берти, и он сказал, что Леопольд должен жениться, если он того хочет.
— Ты понимаешь, в чем суть этой ужасной, болезни — гемофилии? — спросила я.
— Я знаю, что кровотечения опасны для него. Но вы должны позволить ему жить по своей воле, мама. Будет он холост или женат, не имеет значения.
Конечно, он был прав. Я становилась фаталисткой. Будь что будет, я должна быть готова ко всему.
Итак, Леопольд обручился с принцессой Вальдек-Пирмонт, и я дала ему титул герцога Олбэнского. Я направлялась в Виндзор. Выйдя из поезда, я села в ожидавший меня на станции экипаж. И только он тронулся, как раздался выстрел, затем шум драки, и у окошка кареты появился бледный и встревоженный Браун.
— Какой-то человек только что выстрелил по вашей карете, — сказал он.
Мне стало плохо. Это было уже седьмое покушение. Мне бы следовало привыкнуть к этому, но, наверное, к такому невозможно привыкнуть.
— Я сам отвезу вас в замок, — сказал Браун. — Я вас быстро туда доставлю.
Позже я узнала, что же произошло. Среди небольшой группы людей, собравшихся вокруг кареты, было двое школьников из Итона. Они увидели, как человек поднял руку с пистолетом, направляя его прямо на экипаж. И мгновенная реакция этих мальчиков спасла мне жизнь — один ударом зонта выбил пистолет, в то время другой обрушил свой зонт на голову нападавшего. Затем они схватили его и держали, пока его не арестовали.
Это было серьезное покушение. Озабоченный Гладстон прибыл в Виндзор. Я должна сказать, что его озабоченность была искренней — да и вообще трудно было заподозрить Гладстона в какой-нибудь фальши; но его манера раздражала меня даже сейчас.
— Это был сумасшедший, — сказал он. — Все, кто покушался на жизнь вашего величества, были безумны. В других странах на государей покушаются по политическим причинам. Это отрадно, что в Англии все покушения совершаются сумасшедшими.
— Воздействие на жертву от этого не меняется, мистер Гладстон, — сказала я холодно.
— Да, мэм, это действительно так, но повод другой и сумасшедшие не рассуждают.
Теперь мне предстояло услышать лекцию о побуждениях сумасшедших и разнице между террористами в Англии и в других странах. Я его перебила.
— Я бы желала узнать больше о происшедшем, — сказала я.
И тогда он рассказал мне о храбрости двух учеников из Итонской школы, которые, без сомнения, предотвратили трагедию.
— Я бы желала дать им знать, как я ценю их поступок.
— Это отличная идея, — сказал он.
Через несколько дней я поехала в школу Итона. На школьном дворе выстроились все учащиеся — девятьсот мальчиков. Я обратилась к ним с речью, похвалив тех двоих, что так храбро пришли мне на помощь. Затем два героя выступили вперед и получили мою особую благодарность.
Оказалось, что на меня покушался некий Родерик Мак-Лин, которого судили и признали невиновным, но безумным.
Решение присяжных возмутило меня. Невиновен, когда он целился в меня и мог бы убить, если бы не проворство двух школьников с зонтами! Мне казалось, что, когда люди пытаются убить моих подданных, их признают виновными в убийстве, но, когда пытаются убить меня, все они почему-то оказываются ненормальными.
— Нет никакого сомнения, что этот человек безумен, — сказал Гладстон. — В Англии только безумцы покушаются на монархов.
Этого человека взяли под стражу. Срок задержания был «на усмотрение ее величества». По моему усмотрению, я бы оставила его там навсегда. Гладстон понял меня и в своей обычной нудной манере сказал, что рассмотрит подобные случаи, чтобы решить, есть ли основания для изменения закона.
После покушения моя популярность стремительно возросла. Это было всегда приятно, и когда выходишь невредимой после такого события, то невольно тебя посещает нелепая мысль: наверное, стоило испытать его ради удовольствия завоевать всеобщее одобрение.
Через месяц после инцидента с Родериком МакЛином состоялась свадьба Леопольда. Произошла обычная свара в парламенте по поводу его содержания. Наконец согласились, что оно должно быть увеличено до 25 000 фунтов в год. Как и следовало ожидать, в газетах выражали возмущение из-за расходов на королевскую семью. И, конечно же, вновь всплыло недовольство моим уединением. «Что она делает с этими деньгами и стоит ли она их?» — повторяли повсюду.
Я присутствовала на церемонии в черном платье, поверх которого я надела мои свадебные кружева и вуаль. Как я боялась за него! Кровотечения, которыми он страдал всю жизнь, ослабили его; он должен был понимать, что из-за своей болезни он все-таки отличался от нормальных здоровых людей.
В качестве свадебного подарка я купила для них Клермонт. Я особенно любила этот дом. Дядя Леопольд завещал мне его в пожизненное пользование, но я захотела приобрести его в собственность, чтобы подарить новобрачным.
Вскоре после свадьбы стало известно, что Елена ждет ребенка. Младенец должен был появиться на свет через десять месяцев со дня бракосочетания — что показалось мне довольно поспешным.
У меня было так много внуков, что я с трудом могла их всех сосчитать. Но отпрыск Леопольда был особенный, так как я никогда не думала, что у него будут дети.
Я жила в Виндзоре. Перед этим я посетила Фрогмор, чтобы в своих воспоминаниях побыть с Альбертом. Однако после этих посещений я с новой силой принималась тосковать. Я настолько была погружена в свои мысли, что, спускаясь по лестнице, поскользнулась и упала. Все оторопели от неожиданности, продолжая молча стоять. Растолкав всех, ко мне подбежал Браун. Он поднял меня с очень сердитым видом.
— Ну, что вы еще натворили? — спросил он.
Он отнес меня в мою комнату; и, кажется, только тогда все засуетились, но я сказала, что через день-другой все пройдет.
Однако на следующее утро я не могла ступить этой ногой без боли. От пережитого потрясения возобновились с новой силой мои ревматические боли. Явившиеся доктора сказали, что мне нужен покой.
Все это было очень досадно. Я терпеть не могла бездействия подобного рода. Но я довольно сильно травмировала ногу — она распухла и болела. Браун переносил меня с постели на софу, и, поскольку доктора сказали, что мне необходимы покой и свежий воздух, он выносил меня в парк. Что бы я без него делала, думала я.
Каждое утро он без всяких церемоний входил ко мне с вопросом «Ну, что вам сегодня нужно?», словно я была капризным ребенком, о желаниях которого осведомлялись, чтобы он никому не досаждал. Его сердечна» забота обо мне, выражавшаяся в столь неуклюжих словах, всегда забавляла меня, и мне казалось, что, только увидев его, я чувствовала себя бодрее.
