Я была спокойна и почувствовала, что все, за исключением лорда Мельбурна, удивлялись моей уверенной манере. Я полагаю, они ожидали увидеть взволнованную растерянную юную девицу.
Вернувшись к себе, я дала аудиенции лорду Мельбурну, лорду Джону Расселу, лорду Альбмерлю, моему шталмейстеру
[19]
и архиепископу Кентерберийскому. Наконец мое испытание завершилось. Лорд Мельбурн прошептал мне:
— Вы были великолепны. Королева до кончиков пальцев. — Как он мило выражался!
Несколько часов я провела за корреспонденцией. Я должна была выразить соболезнования тете Аделаиде. Милая тетя! Какой одинокой она чувствовала себя теперь! Она, наверное, тоже думала обо мне, она была всегда так добра ко мне. У меня сохранились самые приятные воспоминания о ней. Однако невольно в памяти всплыли и неприятные сцены, которые устраивала мама королю и тете Аделаиде.
И это напомнило мне еще об одном деле, требующем незамедлительного исполнения. Когда вошла Лецен, я сказала:
— Распорядитесь убрать мою постель из маминой комнаты. Я буду впредь спать одна.
— Я сейчас же распоряжусь, — ответила Лецен.
Я много думала о Лецен, у нее должно быть теперь определенное положение при моем дворе. Она вернулась и доложила, что постель убрали.
— Герцогиня очень расстроилась, — прибавила она.
— Увы, — сказала я. — Боюсь, что у нее это будет не единственная причина для огорчений. Лецен покачала головой.
— Лецен, каково будет теперь ваше положение? — сказала я.
— Молю Бога, чтобы оно осталось прежним.
— Но мне больше не нужна гувернантка. Лецен испугалась, но я обняла ее.
— Но я по-прежнему буду нуждаться в вас. Она заплакала. Милая Лецен! Она больше всего боялась разлуки со мной.
— Я думаю, будет лучше, если у меня не будет никакого официального положения… я просто останусь возле вас… навсегда… никто не любит вас больше, чем я, — проговорила она сквозь слезы.
— Милая Лецен, вы всегда будете мне другом. У вас будет звание леди-компаньонки королевы. Как вам это понравится?
— А есть такое звание? — Будет, если я его создам. Почему бы вам на стать первой его обладательницей? Я спрошу лорда Мельбурна.
— Премьер-министра? Он не станет заниматься мной!
— Станет, Лецен. Он все понимает. Он так добр… так хочет мне помочь.
— Вы слишком скоро выносите суждения. Вы всегда были такая.
— Но эти суждения иногда справедливы. Я возненавидела сэра Джона Конроя, как только его увидела, и сразу же полюбила вас. Разве я была не права, Лецен? И как вы осмеливаетесь критиковать королеву?
Мы обнялись, Дэш проснулся, выскочил из корзинки и вспрыгнул ко мне на руки. Я была счастлива и уверена в будущем. У меня была Лецен, мой лучший друг. У меня был мой милый Дэш и теперь еще… лорд Мельбурн.
Он пришел еще раз, что привело меня в восторг. Первое, что он сказал, какое большое впечатление произвело на всех то, как я провела заседание Совета.
— Поверьте мне, мэм, они все вне себя от восхищения.
— Я полагаю, сэр Джон Конрой хорошо потрудился, создавая общественное мнение обо мне как о легкомысленной особе. Лорд Мельбурн не стал этого отрицать.
— Я увольняю его из моего штата.
— Это меня не удивляет. Хотя он, вероятно, останется при герцогине. Это мы с вами когда-нибудь обсудим подробнее… очень скоро… с разрешения вашего величества, разумеется.
— Да, это мне принесет большое удовлетворение, — сказала я.
— Мы справимся с господином Конроем… ваше величество и я. Я засмеялась. Как хорошо было иметь рядом такого человека!
— Я уже докладывал вашему величеству, как успешно прошло заседание Совета. Мне говорили, что у вашего величества необычайно мягкая и нежная рука.
— Правда?
— Клянусь, мэм, — сказал он, положив правую руку на грудь и устремляя взор вверх.
Я засмеялась, и он тоже. У него была необыкновенная способность превращать все в развлечение.
После его ухода я решила, что не оставлю сэра Джона Конроя в своем штате ни на один день. Я послала записку, извещая Конроя, что больше не нуждаюсь в его услугах.
Мне была интересна реакция на мое решение. Я воображала, как он отправится к маме, и как они будут стенать над жестокой судьбой, позволившей мне достичь совершеннолетия и взойти на трон, разрушив тем самым их грандиозные планы. Я была так рада освободиться от них, что ощутила даже некоторую жалость к ним, но совсем немного.
Я сказала, что буду обедать наверху одна. Какое мне это доставило удовольствие! Я не видела маму целый день и испытала некоторую неловкость, когда пришло время проститься на ночь. Мне показалось, что она изменилась за этот день, в ней появилось нечто новое — какая-то покорность, и мне стало немного жаль ее. Но я заставила себя вспомнить ее нелепое поведение, повлекшее за собой многочисленные осложнения. И поняла, что единственное, чем я могла бы осчастливить ее — это, уступив, предоставить ей управление всей страной. Нет, я должна быть тверда. Она была в высшей степени тщеславна; она не понимала людей и много сделала для того, чтобы восстановить их против себя. Нет, мама, подумала я, вашим честолюбивым устремлениям пришел конец. Я, поцеловав ее, холодно простилась. Она выглядела пораженной, но понимала, что все кончено. Она больше не осмеливалась советовать мне, что мне делать. Я повернулась и пошла в мою спальню, мою собственную спальню. В первый раз я буду спать одна. Я долго лежала, думая о моем первом дне королевы Англии. На следующий день меня посетил лорд Мельбурн.
— Нам предстоит обсудить с вашим величеством дело нашего друга сэра Джона Конроя.
Тон, каким он произнес «нашего друга», подразумевал, что это было далеко не так, и что лорд Мельбурн не любил его так же, как и я.
— О да, я бы хотела, чтобы с этим было покончено как можно скорее.
— Этот человек — шарлатан. — Как было умно со стороны лорда Мельбурна так быстро это обнаружить. — Вчера после заседания Совета, — продолжал лорд Мельбурн, — ко мне подошел барон Штокмар и выразил желание безотлагательно поговорить со мной о сэре Джоне Конрое.
— Так скоро?
— Он понимает, что проиграл. Ваше величество — внушительный и непоколебимый враг в борьбе с силами зла. Барон Штокмар сказал мне, что сэр Джон поставил свои условия.
— Условия? — воскликнула я.
— Да. Своего рода договор. Но он не сознает, что потерпел поражение. Он выдвигает непомерные требования. Он требует три тысячи фунтов в год, орден Бани большого креста
[20]
, пэрство и место в Тайном Совете. Когда я увидел, что он написал, я уронил бумагу, настолько это было невероятно.
