— Цели ваше величество настаивает, я не могу оставаться министром иностранных дел вашего величества. Могу я просить ваше величество об отставке?
— Да, — сказала я резко. Когда он ушел, я не могла одолеть свое негодование.
— Ты должна быть спокойнее, — сказал Альберт. — Только премьер-министр может уволить министра иностранных дел.
— Я буду настаивать, чтобы он уволил Пальмерстона. Альберт покачал головой.
— Увы, — повторил он, — этот вопрос решает только премьер-министр. Но я думаю, он не сможет унять свой нрав и совершит что-нибудь непоправимое, тогда премьер-министр уволит Пальмерстона.
— Дай Бог, чтобы этот день наступил поскорее.
Я могу только сказать, что Пальмерстон был всегда на виду. Он был своего рода народным кумиром. Люди приветствовали что бы он ни делал. «Славный старина Пэм», — говорили они доброжелательно. Если в какой-то части света что-нибудь угрожало интересам Британии, он отправлял туда флот канонерок, и я должна сказать, что это всегда достигало желаемого эффекта. Людям нравилась демонстрация силы. Те, кто сегодня бунтовал, на следующий день размахивали флагами, крича «Правь, Британия». Пэм с его канонерками был для них героем.
Пальмерстон всегда настаивал на своем. Он действовал смело и мог позволить себе это без ущерба для своей карьеры. Если он видел опасность, он менял курс. Отвратительный человек!
Но все эти выверты не могли продолжаться вечно. Поступили известия, что Луи Наполеон, племянник Наполеона Бонапарта, был Провозглашен императором Наполеоном III. Я была вне себя. Как смеют эти выскочки провозглашать себя императорами! Я подумала о бедном дяде Леопольде и как это взбесит его. В то же время все это было грустно. Он должен радоваться, что тетя Луиза не дожила до этого. Это был опасный прецедент. Все королевские династии в Европе содрогались. Лорд Джон, обеспокоенный этим известием, явился ко мне.
— Это очень значительный шаг, — сказал он. И я вспомнила, что говорил лорд Мельбурн о том, как правительства могли создавать королей и королев и с какой легкостью они могли их устранять.
— Мы останемся в стороне, — сказал лорд Джон. — Мы не станем оспаривать их право. Нам — иностранной державе — это не подобает. Но мы можем остаться совершенно пассивными… как будто ничего не произошло. Я согласилась, что это было единственное, что мы могли сделать.
Мое изумление потонуло в моей ярости, когда я узнала, что произошло. Министр иностранных дел, ни с кем не советуясь, послал за французским послом и заверил его в своем сердечном расположении к новому императору и дружеской поддержке.
— На этот раз, — сказал Альберт, — он погубил себя.
Вскоре к нам явился лорд Джон и сказал, что он сожалеет о поступке министра иностранных дел. Это поставило нашего посла в Париже в очень неловкое и сложное положение. Пальмерстону будет почти невозможно отчитаться перед палатой.
И, к нашей великой радости, так и случилось. Он утверждал, что выражал только свои личные чувства. Это не помогло. Он был министр иностранных дел и не мог делать публичных заявлений, мотивируя их впоследствии своими личными чувствами.
Я направила лорду Джону очень тщательно составленное письмо, где писала о непочтительном отношении министра ко мне. Я писала, что он не объяснял мне, как он собирался поступить в том или ином случае. Он изменял некоторые факты или представлял их в ином свете, что я находила нарушением доверия. Я должна быть полностью информирована, прежде чем будет принято то или иное решение. Я просила, чтобы это письмо показали лорду Пальмерстону. Лорд Джон сделал больше. Он прочел его в палате.
Это настроило всех против Пальмерстона, и, несмотря на его обычные красноречивые объяснения своего поведения, он был вынужден уйти в отставку. К моей радости, министром иностранных дел был назначен лорд Гренвиль.
Альберт и Штокмар, проверив знания Берти, пришли к решению, что мистера Берча надо уволить. Правда, Берти все-таки с ним преуспел, но, как отметил Штокмар, можно было ожидать лучшего результата.
— Берти не склонен к учености, — сказала я, — но и у меня нет такой склонности.
— Моя милая, — возразил Альберт, — ты была в руках баронессы Лецен, и поэтому у тебя есть оправдание.
— Но он, кажется, счастлив с мистером Берчем. — Счастлив! Разумеется, он счастлив, бездельничая и тратя время попусту.
— Мне кажется, я достаточно хорошо изучил поведение и характер мальчика, — сказал Штокмар. Альберт всегда прислушивался ко всему, что говорил Штокмар.
— И то, что я обнаружил, — продолжал барон, — мне не понравилось.
Сердце у меня упало. С трудом я выслушивала жалобы на Берти. Я была так рада видеть его счастливым с мистером Берчем.
— Все остальные дети обожают его, — сказала я, пытаясь хоть как-то его защитить. — Он пользуется у них большим успехом… большим, чем Викки. Это задело Альберта. Он не выносил одной мысли, что кто-то мог быть лучше Викки.
— Я не сомневаюсь, что детские игры как раз по его способностям, — сказал он.
— Альфред обожает его. Он ходит за ним повсюду как привязанный. Мне говорили, когда у Эффи болело ухо, только один Берти мог его успокоить.
— К сожалению, мы не можем сделать из него сестру милосердия. На это мне нечего было возразить. Я полагаю, он был прав. Альберт всегда прав, и теперь он уверен, что мистер Берч не годится в гувернеры для Берти.
— Принц Уэльский стремится завоевать всеобщее восхищение, — сказал Штокмар, — и ему это удается… особенно когда речь идет о женщинах. У него к ним особое расположение, как и у них к нему. Альберт был шокирован.
— Это плохой признак, — заметил он.
— О да, — согласился Штокмар.
— Я постоянно задаю себе вопрос, как нам спасти его от самого себя, — продолжал Альберт. — Когда я только подумаю о том, что ожидает… этого бездарного ребенка!
— Он совсем неглуп, Альберт, — вмешалась я. — Быть может, немного ленив, но таких детей много.
— Любовь моя, но Берти — не один из многих.
— Я занялся поисками и нашел, — сказал Штокмар, — очень серьезного джентльмена, некоего мистера Фредерика Гиббса. Он — адвокат и не потерпит никаких глупостей. Я дал ему понять, что, учитывая характер, которым, к сожалению, наделен принц Уэльский, наказания должны быть в порядке вещей.
Альберт нашел, что это хороший план, и мы должны испробовать мистера Фредерика Гиббса.
Я никогда не забуду выражения лица бедного Берти, когда его привели к нам. Я увидела, как он посмотрел на отца, и не совсем поняла этот взгляд. Был ли в нем страх? Мне показалось, что в нем было еще что-то. Неприязнь? Невозможно!
— Мистер Берч покидает нас, — сказала я ему мягко, — и его место займет мистер Гиббс. — Я почувствовала боль в сердце, которую не могла превозмочь. Я знала, что Альберт прав, но иногда хорошее может ранить очень больно, даже если оно в конечном счете ведет к лучшему. Но несчастное выражение на лице Берти поколебало мою решимость. Если бы все зависело от меня, я бы сказала, давайте оставим мистера Берча на его посту и раз и навсегда поймем, что Берти не суждено блистать умом.
