В комнату проник будоражащий резкий аромат перемолотых кофейных зерен. Ольга звенела посудой, открывала воду и, к удивлению Александры, что-то тихонько напевала себе под нос. «Она вовсе не испугалась, — поняла художница. — Но в чем дело, почему она так посмотрела на окно? Я была готова поклясться, что в тот миг она кого-то там увидела!»
— Я так рада, что вы остаетесь с ночевкой!
Ольга вернулась в комнату, осторожно неся на весу кофейник, судя по всему, полный до краев. Поставив кофейник на стол, она заботливо обтерла его бока салфеткой, заглянула в чашку, озабоченно хмуря тонкие соболиные брови, протерла салфеткой и чашку… Во всех ее движениях, мелких и хлопотливых, Александре виделось нечто преувеличенно тщательное. «Будто девочка играет “в гостей”, буквально подражая всему, что видела у взрослых, и боится ошибиться. Да, именно так. Но дети, играя и подражая, учатся жизни. Здесь другое… Здесь какая-то защитная роль, с которой она не может расстаться!»
— Всю коллекцию я не успею вам показать, — продолжала Ольга, разливая кофе по чашкам. — Да это и не требуется. Дядя предполагает, что страсти будут кипеть всего вокруг нескольких вещей. Остальные должны продаться за свою цену. Дядя очень недоволен тем, что я продаю все сразу. Когда на рынок выбрасывается такая огромная коллекция, это немедленно сбивает цены, так он говорит.
— Господин Штромм совершенно прав! — подтвердила художница. — Продавать гораздо выгоднее понемногу и разным людям. Не стоит выставлять на торги все вещи сразу, иначе цена падает. Это я говорю, ориентируясь на собственный опыт.
— Вот и дядя так говорит… — вздохнула Ольга.
— Так господин Штромм — ваш родственник? — уточнила Александра, несколько смущенная настойчивым повторением слова «дядя». Сам Штромм обмолвился лишь, что покойный отец Ольги был его близким другом.
Ольга негромко рассмеялась, помешивая кофе:
— Ну что вы, просто я в детстве так его называла, и прижилось… Он очень часто бывал у нас, я считала его родственником, дядей, и очень удивилась, когда мама сказала, что это совсем не так. Мама его терпеть не могла!
Последнее признание вырвалось у Ольги с чисто детской непосредственностью, в ее голосе звучало наивное недоумение. Александра неуверенно улыбалась, все больше укрепляясь в своем мнении, что сидевшая перед ней молодая женщина осталась во многом ребенком. «Иногда она действительно говорит как взрослая, но именно “как”, она подражает кому-то. Нетрудно понять кому — Штромму. Стоило ему уехать, Ольга тут же стала его изображать. Ходит, смотрит, как он. Защитная реакция. Так дети, оставшись в доме одни, начинают подражать голосу и жестам матери, чтобы не было страшно!»
— Вы всегда живете тут одна? — спросила Александра и тут же пожалела об этом. Ольга заметно вздрогнула, по лицу прошла тень.
— Я здесь живу одна… И очень давно, пятнадцать лет! — ответила она ненатурально спокойным голосом. — Конечно, сперва я была не одна, за мной всегда кто-то присматривал. И мама приезжала из Парижа, жила подолгу. Вообще, она ушла от нас с отцом за год до…
Ольга запнулась, словно наткнувшись на невидимое препятствие. Помолчав, продолжила, по-прежнему с деланым бесстрастием:
— Но часто приезжать мама не могла, у нее ведь там семья. У меня в Париже трое братьев! — молодая женщина дернула уголком рта — это должно было изображать улыбку. Так же улыбался Штромм. — Она хотела забрать меня в Париж, но я решила жить здесь. Дядя Эдгар меня поддерживал, часто приезжал, помогал… Если бы не он, я и правда осталась бы совсем одна.
Ольга произносила свою речь неторопливо, размеренно, словно каждая фраза была давно заучена ею наизусть. У нее был скучный, бесцветный, монотонный голос человека, лишенного музыкального слуха.
— А вообще… — Она расправила плечи и глубоко вздохнула, словно избавляясь от тяжелой ноши. — Я так привыкла к этому месту, что даже не знаю, как смогу уехать. Отец двадцать лет назад построил этот дом и перевез нас с мамой сюда из Москвы. Сперва тут вообще было всего три дома посреди леса. Построились отец и его два близких друга. Остальные дома и весь поселок появились намного позже. Тогда и дороги нормальной к нам не было… У отца была идея — жить в лесу, среди сосен. Он хотел, чтобы я дышала свежим воздухом, а он бы спокойно писал свои научные труды. Отец был ученый, специализация — органическая химия.
— В самом деле здесь так тихо, и, должно быть, приходят хорошие мысли… И воздух чудесный! — кивнула Александра.
— Ну, вот… Сами говорите! — Ольга вновь попыталась улыбнуться, на этот раз чуть успешнее. — Я всех тут знаю. Есть охрана, соседи… Так что я никого здесь не боюсь.
«А ночью из дому между тем не выходишь!» — мысленно возразила ей Александра. Она не могла забыть полного ужаса взгляда, который Ольга бросила в сторону темного окна. То движение было искренним, не показным, в отличие от нынешнего напускного спокойствия, которое демонстрировала Ольга.
— Ну что же, давайте я покажу кое-что, вы хотя бы составите представление о коллекции… — внезапно заявила хозяйка, поднимаясь из-за стола. К своей чашке кофе она даже не притронулась. — Поздно… Мне еще нужно приготовить вам спальню.
— Не беспокойтесь, я привыкла к спартанской обстановке! — воскликнула Александра, также поднимаясь с места. — Если бы вы видели мою мастерскую! Это настоящая берлога!
— Знаю! — негромко рассмеялась Ольга, показывая мелкие блестящие зубы. — Дядя рассказывал!
— Как? — остановилась художница. — Господин Штромм?
— Ну да, господин Штромм, раз вы его так называете! — Ольга продолжала улыбаться.
— Но он никогда не был у меня в мастерской! — Александра не сводила недоуменного взгляда с хозяйки дома. Та отвечала, сохраняя безмятежную улыбку:
— Значит, ему тоже кто-то рассказал. Идемте!
«Да, неудивительно, рассказать могла и Альбина, она отлично знала, в каком хаосе я живу… — Александра поднималась вслед за Ольгой по лестнице. — Да кто угодно мог рассказать, всей Москве известно, какие у меня убогие условия существования. Я уже стала местной легендой, чем-то вроде городской сумасшедшей. Кроме самых отпетых пропойных художников, никто уже давно так не живет. И все же странно. Получается, будто обо мне тут шла речь уже неоднократно…»
— Это здесь, в комнате дяди. — Ольга прошла мимо отцовского кабинета и остановилась в конце коридора, слегка толкнув дверь, проскрипевшую коротко и тонко. — Он здесь останавливается, когда приезжает. Мы с ним уже кое-что разбирали и готовили к отправке. Самое ценное. Остальное будут забирать из папиного кабинета прямо коробками. Это просто невозможно, сколько нужно будет увезти… Вы сейчас увидите только малую часть и составите представление об остальном.
…Спустя час, уже около полуночи, Александра поднялась с колен, отряхивая посеревшие от пыли ладони. Глаза горели от слишком яркого белого света, который заливал небольшую комнату, губы пересохли от возбуждения. Она была одна. Ольга вышла позвонить, рассчитывая застать Штромма еще в аэропорту.
