Сердце бешено билось у Дилан в груди. Каждый удар причинял боль.
– Что нам делать?
Тристан ничего не ответил.
Глава 8
Ева, паромщица, стояла по колено в высокой траве. Легкий ветерок теребил ее волосы, прядь за прядью высвобождая их из аккуратной косички. Паромщица улыбнулась маленькому личику, смотревшему на нее с таким доверием и надеждой, хотя в глазах притаилась и тревога.
– Не бойся, Руби. Ты пришла. У тебя получилось.
Солнце исчезло: по левую сторону от них, в скалистом ущелье, сгрудились в кучу низкие облака. Однако теперь это было неважно, подумала паромщица. Они стояли у черты. Они перешли пустошь.
– Я хочу остаться здесь с вами, – пришепетывая, попросила Руби. – Можно?
Она сделала шаг, чтобы взять Еву за руку. Хотя сердце ее разрывалось на части, Ева отступила в сторону. Губа у Руби снова задрожала, и Ева знала, что девочка вот-вот расплачется. Она приготовилась к неизбежному и приняла строгий вид, какой, как она думала, должен быть у учительницы, что имеет дело с упрямым ребенком. Именно эту роль она сейчас играла. Руби очень любила свою учительницу и ничуть не противилась, когда та взяла ее за руку и повела прочь от груды разбитой черепицы и деревянных обломков, что остались от крыши старого школьного спортзала, упавшей от сильного порыва ветра. Вдвоем с мисс Хиггинс Руби пошла прогуляться по окрестным полям.
– Ты не хочешь оставаться со мной, Руби, – твердо возразила Ева. – Тут живут плохие существа, помнишь? И мы прошли так далеко, чтобы ты повидалась с бабушкой. Ты разве не хочешь ее навестить?
Руби была готова расплакаться и сказать, что нет, она совсем не хочет видеться с бабушкой. Она хочет остаться с мисс Хиггинс – или, что еще хуже, что она хочет к маме. Сочувствие сдавило грудь паромщицы, и тон ее смягчился.
– Она так расстроится, если ты не придешь. Думаю, она приготовила твое любимое лакомство. Ты говорила про шоколадное печенье, да?
– Пастилки, – прошептала Руби. – Она любит делать пастилки.
– Думаю, бабушка уже припасла для тебя пастилок, – Ева через силу улыбнулась.
За свою короткую жизнь Руби испытала лишь одну потерю. Ева не знала, что ждет девочку за чертой, но надеялась, что бабушка присмотрит за ней, пока не придут родители.
Она старалась не думать о том, что бабушка могла и не добраться до черты; что она превратилась в одного из призраков, что выли и стонали за стенами убежища. Руби тогда так напугалась, что бросилась Еве в объятия. Та убаюкивала девочку вечер за вечером, дожидаясь, пока Руби не заснет. Детский разум не способен был осознать, что с ней произошло, что ей больше не нужен сон.
Мир ведь не так жесток, чтобы забрать Руби так рано и не дать ей никого, кто бы мог ее утешить в загробной жизни?
Ева изо всех сил держалась за эту мысль, хотя не понаслышке знала, как груба и жестока может быть жизнь – и смерть.
– Тебе нужно лишь пройти еще пару шагов, – дрожащим от чувств голосом выговорила она. – И бабушка встретит тебя. Давай, иди.
Медленно, неуверенно, Руби отвернулась от Евы и пошла прочь. Сделала шаг, другой, третий, – и оглянулась через плечо прежде, чем сделать четвертый. Последнее, что увидела Ева, было ее напуганное, беззащитное лицо со слезой, сбегающей по щеке. Девочка исчезла за чертой.
Ева не спешила уходить, хотя знала, что души оттуда не возвращаются. Она хотела постоять еще немного. Паромщица представила, что Руби еще видит ее, и, чувствуя себя крайне глупо, все равно подняла руку и помахала пустому воздуху. Она надеялась, что кто-нибудь встретит ее крошечную душу; надеялась, что Руби как-то сумеет найти бабушку.
Зная, что сделала для ребенка все, что могла, паромщица наконец отвернулась. Пустошь Руби начала меркнуть еще до того, как Ева пошла прочь, словно упрекая ее за промедление. Ведь другие души ждали своих проводников. Но души не заканчивались никогда. Это был бесконечный цикл – и среди новоприбывших мало кто был так же невинен и добр и так же мало заслуживал своей участи, как Руби. Ева не торопилась.
Как обычно, небо и земля постепенно выцветали. Горы по левую руку и равнины по правую таяли в пустоте. Ева шагала, ожидая, что вот-вот появится новый мир. Каков он будет на этот раз? Город? Пустыня? А может, разоренный десятилетиями войн, ненависти и насилия? Она надеялась, что не последнее.
Шаг, еще шаг. У ее ног вился белый туман; небо, казалось, падало ей на голову. Протянешь руку – и дотронешься до облаков. Повинуясь внезапному порыву, Ева подняла пальцы и провела ими по пустому пространству… на ощупь было как дым. Тяжелый, бесцветный дым. Он игриво обвивался вокруг ее пальцев.
Что-то явно было не так. Что-то уже должно было появиться, хотя бы где-то. Что же случилось?
– Эй? – позвала Ева. – Есть кто-нибудь?
Никакой голос ей не ответил. Никакая пустошь не появилась.
Туман загустел; он напирал со всех сторон, и Еве начало казаться, что он ее задушит. Она попыталась оттолкнуть завесу дыма, но она вертко скользнула мимо и, стоило Еве остановиться, снова начала обвиваться вокруг нее.
– Эй, – выкрикнула паромщица снова, на сей раз громче. – Эй?!
Она повернулась налево, затем направо. Ева совсем потерялась. Охваченная слепой паникой, она рванулась вперед и с облегчением обнаружила, что туман расступается, пропуская ее. Она бежала и бежала, пока со лба не заструился пот и она, совершенно изможденная, не рухнула на колени.
Пейзаж не изменился. Ничего кроме бесконечной, заполненной туманом белизны. С губ Евы сорвался всхлип, потом еще один, и вот она уже рыдала, ловя ртом воздух, и слезы струились по ее щекам.
– Помогите! Хоть кто-нибудь! Пожалуйста, помогите!
Глава 9
– Оставайся здесь. Просто сиди тихо, Джек, милый, хорошо?
Мамино лицо выражало напряжение и испуг. Она закрыла за собой дверь. Сюзанна услышала щелчок. Торопливые шаги мамы Джека по деревянному полу.
Сюзанна наблюдала, как рука Джека потянулась к дверной ручке и подергала за нее. Дверь не поддавалась.
– Мам! – Завопил он. – Ма-а-ам!
Голос его звучал совсем иначе. Это не только от панического страха, поняла она, его голос казался выше; это был Джек гораздо младше. Обои вокруг двери были не мягко-серого цвета, как во время ее визита, а небесно-голубые, с узором из самолетиков. Сюзанна смутно замечала разбросанные по ковру игрушки, но ей было сложно сосредоточиться на чем-то, кроме ужаса и отчаяния, заставлявших Джека крутить и дергать ручку двери, которая никак не поддавалась.
– Мам! – закричал он снова.
Джек замолчал и оставил попытки открыть дверь. Вместо этого он прижался к ней ухом и прислушался. Приглушенно, из-за нескольких дверей, до Сюзанны доносился чей-то крик. Кричал мужчина, и хотя слов было не разобрать, голос звучал сердито.
