Затем Эдуард повел речь о том, что в отличие от многих королей понимает в коммерции. «Править королевством — это не только воевать и устраивать пышные процессии», — сказал он. Я ответил: «Да, торговля, разумеется, возросла, кроме того, ты принес стране закон и порядок». — «И еще, — добавил Эдуард, — начал строить в Виндзоре часовню Святого Георгия, это будет блестящий подарок нации. Построил библиотеки. А кто привез Кэкстона
[1]
с его печатным станком? Разве не я?» — «Ты очень много сделал для нации», — заверил я его.
Потом Эдуард заговорил о предмете наших разногласий — французских субсидиях. Сказал: «Знаю, ты относишься к ним очень неодобрительно. Твои чувства мне понятны. Но тогда я поступил правильно. Дикон, я получал деньги для своей страны: деньги Людовика. Да, теперь этот источник доходов иссяк. Людовик не выплатит мне больше ни кроны. Зачем? Он уже не опасается Бургундии, а именно с ней ему приходилось считаться. Из-за нее он стал мне врагом и другом Уорику... на время. Дружба Людовика непостоянна. Что ж, в конце концов, он король. Однако слушай: пока я получал деньги Людовика, не было нужды облагать налогами своих подданных... торговцев и прочих. И в этом одна из причин процветания торговли. Кто может сказать, что это дурно? Деньги лучше тратить так, чем на убыточные войны».
— Король говорил тебе об этом неспроста, — сказала я. — Не думаешь, что, судя по этому, он опасается внезапной смерти?
— Эдуард всегда был откровенен со мной.
— Он встревожен. Королева почувствует себя глубоко уязвленной и униженной из-за принцессы Елизаветы. Напрасно она так упорно называла ее «мадам ля дофин».
— У королевы гордость и алчность взяли верх над понятиями о пристойности. Ей бы следовало знать, что намечаемые браки между членами королевских семей часто расстраиваются. Однако беспокойство о здоровье короля заглушило это разочарование.
— Королева, должно быть, очень рада, что он выжил.
— Она теперь поймет, как сильно зависит от него.
— Думаю, всегда понимала, — заметила я.
Во время рождественских празднеств король был, как всегда, весел, и тревога о его здоровье стала слабеть. Разве может больной без устали танцевать, есть с отменным аппетитом и ухаживать за придворными дамами? То было временное недомогание, сильный организм короля легко с ним справился.
Король старался поддерживать это мнение, и, видя, как он танцует в большом холле со своей старшей красавицей-дочерью — принцессой Елизаветой, лишившейся своего громкого титула, — все успокаивались за него.
Страхи Ричарда улеглись.
— Да, — сказал он, — сил у Эдуарда на десятерых. Все будет в порядке.
После празднеств мы поехали обратно в Миддлхем, и я вновь испытала радость, которая охватывала меня всякий раз при возвращении домой.
Стояла середина апреля. Два месяца назад мы покинули Вестминстер и вновь зажили спокойно. Заботило меня больше всего здоровье сына.
К моей неизменной тревоге он время от времени кашлял. Как я хотела иметь еще детей, но, видимо, судьба отказывала мне в этом счастье. У Изабеллы родилось четверо, правда, выжили из них только двое, но Маргарита, по общему мнению, росла вполне здоровой, организм у Эдуарда был крепким. Почему я не могла забеременеть? Иногда мне приходила в голову мысль: не огорчает ли Ричарда мое бесплодие так же, как и меня. Должно быть, огорчало; он не выказывал этого только по доброте и чуткости.
Находясь на веранде, я услышала конский топот. Глянула вниз, увидела гонца. Он скакал явно издалека и очень спешил.
Я сбежала вниз. Ричард уже был там.
Гонец выдохнул:
— Король умер.
Мы обомлели. Ричард побледнел и покачал головой. Я видела, что сознание его отказывается принять эту весть. Несколько секунд он не мог издать ни звука, потом выкрикнул:
— Когда?
— Девятого апреля, милорд. Почти неделю назад.
— Тебя прислала королева? — спросил Ричард.
— Нет, милорд Гастингс.
Гонец достал письмо и протянул Ричарду. Я встала рядом и стала читать вместе с ним.
«Король оставил все на ваше попечение... наследника, королевство. Забирайте нового монарха, короля Эдуарда Пятого, и срочно приезжайте с ним в Лондон».
Когда гонец отправился подкрепиться на кухню, я спросила у Ричарда:
— Что дальше?
Ричард задумался. Потом неторопливо ответил:
— Юный король сейчас в Ладлоу с лордом Риверсом. Пожалуй, лучше всего послать туда за ним. Сообщить, что, как лорд-протектор и его дядя, я повезу его в Лондон и сам выберу маршрут. Встретить его я могу по пути. А тем временем надо будет подготовиться.
— Ричард, какая ужасная весть. Я знаю, что ты испытываешь.
От избытка чувств Ричард не мог говорить. Он вернулся в замок и принялся обдумывать, как побыстрее собрать своих людей и выехать в Ладлоу.
Несколько дней ничего не происходило. Ричард начал беспокоиться, но тут пришло второе письмо от Гастингса с предупреждением, что Вудвиллы хотят увезти юного Эдуарда в Лондон, короновать его, а потом заявить, что ему не нужно руководство дяди.
Ричард колебался. Не мог понять, почему нет вестей из Вестминстера. Он думал, что королевский совет немедленно уведомит его о смерти Эдуарда, но сообщения не приходило, и это вкупе с письмом Гастингса означало, что положение создается тревожное.
Он решил написать совету и королеве. Едва эти письма были отправлены, во двор въехали гонцы. На сей раз от Бэкингема.
Бэкингем явно хотел беспорядков, и Ричард относился к нему с недоверием. Они очень разнились характерами. Бэкингем был авантюристом, любил находиться во главе какого-нибудь рискованного предприятия. Понятно было, почему Ричард не совсем доверял ему. Он знал, что Бэкингем зол на Вудвиллов и ухватится за любую возможность нанести им удар, так как не мог простить королеве вынужденную женитьбу на ее сестре Екатерине. Тогда Бэкингему было всего двенадцать лет и он люто негодовал, что его, члена одного из благороднейших семейств королевства, женили ради достижения Вудвиллами своих корыстных целей.
Бэкингем писал, что готов служить Ричарду, и советовал незамедлительно ехать в Лондон.
Тут Ричард понял, что пора отправляться. Бэкингемовских гонцов он отправил обратно с сообщением, что немедленно выезжает из Йоркшира в Лондон и встретится с герцогом по пути. На душе у меня было неспокойно. Мне не нравилось развитие событий. Казалось все более и более странным, что из Лондона Ричарду нет никаких посланника в письмах Гастингса и Бэкингема чувствовалось предостережение.
Ричард знал о моих страхах.
Я сказала ему:
— Хорошо, что ты нашел друзей в Бэкингеме и Гастингсе.
