– Да, товарищ Корбут, – чуть слышно прошептал узник. – Я понимаю. Обратного пути у меня уже нет.
– Вот и чудесно. Собирай сведения о Головане и его банде, Штирлиц ты мой. Мартин, я к себе. Приведи ко мне дежурного по лагерю. Того, которому я недавно зубы выбил. Сдается мне, парню нужна помощь стоматолога. Черт. Опять голова. Через полчаса, Лацис. Сейчас мне надо побыть одному.
Оказавшись в кабинете, Корбут сел за письменный стол и сжал ладонями виски. Проклятые боли. От них не избавиться. Никто не знает, как он мучается. Все считают, что ЧК издевается над людьми ради собственного удовольствия. Никому неизвестно, что он такой же узник, как и все остальные. Пусть в форме из дорогого, генеральского сукна, пусть с усиленным пайком, отдельным кабинетом, беспредельной властью и прочими благами, о которых обычные жители метро могут разве что мечтать. Он – узник. С детства запертый в клетку боли. И если у других есть пусть и призрачная, но надежда выбраться на волю, его заключение пожизненное, а его личный тюремщик – сам Господь Бог. Так почему он должен жалеть других и сочувствовать тем, у кого срок заключения меньше? С какой стати ему кого-то щадить?
Чеслав выдвинул ящик письменного стола, достал чистый лист бумаги, взял остро отточенный карандаш.
Нарисовал уродца с огромной головой. Лидера Сопротивления Голована. Пожалуй, единственного, кто мог его понять. Он тоже страдал. Гидроцефалия – не шутка. Избыточное внутричерепное давление и прочая хрень защищали Голована от карающей длани всесильного коменданта. ЧК не имел над ним власти, поскольку Голован мечтал умереть. Больших мук, чем при жизни, он не испытает даже в аду.
ЧК пририсовал к спине Голована туловище гусеницы. Разделил его на сегменты. Старательно изобразил на каждом сегменте человеческие лица, добавил тонкие ноги. Получилась жуткая сороконожка.
Вот какое оно, Сопротивление. Чеслав улыбнулся. Закурил. Голова еще болела, но приступ заканчивался. Быстрее, чем обычно. Наверное, потому, что часть боли ему удалось выплеснуть на бумагу.
ЧК продолжал водить карандашом, теперь он занимался фоном. Вскоре сороконожка стояла на рельсах в темном туннеле. Чеслав закончил рисунок старательно, в мелких деталях изобразив тюбинги, трубы и кабеля на стенах.
Он был неплохим художником. Совсем как Гитлер. Разве что в отличие от лидера нацистов не пытался легализоваться в творчестве, а сразу занялся очисткой своей территории от неполноценных уродов, диссидентов и прочих отбросов.
Что ж, продолжим выполнять свой долг…
Полчаса пролетели незаметно. В дверь постучали. Лацис втолкнул в кабинет дежурного офицера, а сам остался снаружи.
– Садитесь. – ЧК указал на табурет у стола. – Устраивайтесь поудобнее. Нам предстоит долгий разговор.
– О чем?
– О бумажках с шифром, конечно, о малявах, которые кто-то носит от клетки к клетке. Ну и о моей специальной насадке к паяльной лампе. На тот случай, если ты вздумаешь вилять хвостом и прикидываться шлангом. Имя, фамилия!
– Дмитрий Боханов. – Офицер снова шепелявил. – Не понимаю вас, товарищ комендант. Какое отношение я…
– Прямое, сука! – ЧК привстал и впечатал кулак в стол. – В твое дежурство я нашел эту записку!
– Товарищ Корбут! Я работаю под вашим началом уже пять лет. – Офицер чеканил каждое слова и даже перестал шепелявить. – И ни разу, подчеркиваю, ни разу не вызывал нареканий. Я честно служу вам и партии. Эта злосчастная записка – мой первый и, обещаю, последний прокол.
ЧК выслушал речь Боханова с улыбкой. Образцовый офицер. Крепкий парень. Умный. Такой бы отлично подошел для экспериментов отца. Жаль, что нельзя отдать его профессору. В Берилаге не так уж и много хороших служак.
– Извини, Дмитрий. Погорячился. Еще прости за то, что избил тебя. Нервы. Все из-за нервов. Вчера ночью я чуть было не погиб. И убить меня хотел один из наших подопечных.
– Понимаю.
– Это Сопротивление. С ним надо покончить раз и навсегда. Выжечь скверну каленым железом. Ты мне в этом поможешь?
– Это мой долг, товарищ Корбут.
– Все правильно. И запомни: или мы, или они. Середина не прокатит.
– Так точно!
– Присмотрись к Головану. Он у них главный. И еще Носов, Григорий. Карлик. Его тоже следует держать на коротком поводке. Так-то, товарищ Боханов. Пока я жив, бунта в Берилаге не будет. Даже если придется расстрелять всех. Можешь идти.
Боханов встал. Отдал честь и направился к двери. В коридоре его дожидался Лацис. Он рассчитывал на то, что ЧК прикажет арестовать Дмитрия, но приказа не было. А Дмитрий неожиданно пнул растерявшегося Мартина кулаком в живот и удалился под смех Корбута.
Боханов, как и обещал Чеславу, начал сразу выполнять долг. Первым делом пошел к Головану. Гидроцефал спал. Беспокойно, со стонами и бормотанием, но спал. Дмитрий не стал его будить. Направился к клетке, в которой сидел Носов. Убедившись в том, что поблизости никого нет, остановился.
– Привет, Гриша.
– Здорово, Дима. Как наши дела?
– Плохо. Хуже некуда. Я на грани провала. А Чеслав знает о Сопротивлении почти все. Правда, пока считает, что завербовал меня.
– Завербовал завербованного, – усмехнулся Григорий. – Значит, не все еще потеряно. Не семи пядей во лбу наш комендант.
Глава 15
Завещанная месть
Белкин проиграл партию. Второй раз за день. Разозлился. Даже грозился выдать Вездехода красным. В шутку, конечно. Но удар по самолюбию капитана Ганзы карлик-мутант все же нанес. Одно дело проиграть таинственному, явно обладающему властью Максу. Другое – какому-то Вездеходу.
Когда Белкин провожал Носова к гермоворотам, тот старался скрыть улыбку, чтобы лишний раз не расстраивать капитана.
Оказавшись на поверхности, Николай не только улыбнулся, но и хихикнул. Правда, уже в противогаз. То же самое, что показать Белкину кукиш в кармане.
На поверхности была ночь. Двухэтажная громада уличного павильона «Комсомольской» была так плотно укутана коконом, состоявшим из толстых стеблей лиан, что различить шестиколонные портики со стороны площади трех вокзалов было почти невозможно.
Карлик остановился, прикидывая в уме маршрут и расстояние, которое ему придется пройти до «Улицы Подбельского». Узловыми точками на этом пути были парк «Сокольники» и Преображенская площадь, между которыми предстояло пройти, чтобы добраться до Краснобогатырской улицы.
Вездеход хотел зайти к наземному вестибюлю Берилага со стороны Бойцовой улицы, но все эти планы могли в любой момент поменяться: и потому, что придется обходить завалы, и потому, что потребуется искать дыру, через которую можно будет проникнуть на станцию.
– Если она вообще существует эта дыра, – пробормотал Николай себе под нос, поправляя ремень автомата. – И угораздило же тебя, Гриша…
