В голове же стучала одна и та же мысль: «Если это не розыгрыш, а это, увы, не розыгрыш, то это может означать только одно… Только одно… Только одно!»
Наконец над ней склонился седоватый, но еще вполне свежий и весьма даже привлекательный врач в пенсне, с бородкой клинышком, чем-то неуловимо похожий на Чехова — если бы Чехову суждено было отметить свой пятидесятый день рождения.
Или хотя бы сорок пятый.
Доктор, так похожий на Чехова и носивший фамилию Дорн. Прямо как чеховский доктор Дорн из «Чайки».
— Ну-с, милостивая государыня, проверим ваши рефлексы… Ага, и ваш пульс… Гм…
Доктор профессиональными движениями произвел нужные манипуляции, а потом произнес:
— Думаю, милостивая государыня, опасность вам не грозит. Не более чем легкий обморок, не исключено, солнечный удар. Смею заметить, что вы в великолепной физической форме — многим здешним дамам следует брать с вас пример. Но, думаю, не помешают вам порошки брома для успокоения нервов…
Усевшись за круглый стол, доктор принялся что-то строчить, макая перо в чернильницу, и, не поднимая головы, произнес:
— Слышал, что вы родственница старого Карамазова.
Ну да, если это не розыгрыш и не галлюцинация, и не буйство нездоровой фантазии, то это могло означать одно: она попала в роман.
В роман Федора Михайловича Достоевского, столь ею не любимого, — «Братья Карамазовы».
Дернувшись, Нина произнесла:
— В какой-то степени…
Доктор, хмыкнув, произнес, как произносят все доктора, выдуманные или реальные:
— Понимаю… И зовут вас Достоевская…
Он сделал паузу, пристально взглянув на Нину через блестящие стекла пенсне, а затем сам же ответил:
— В какой-то степени!
И, рассмеявшись собственной шутке, вновь что-то застрочил.
— Могу ли я осведомиться о вашем имени и отчестве, милостивая государыня, или мне можно самому измыслить?
Тон у него был насмешливый, однако не угрожающий.
Девушка назвала свое подлинное имя и отчество:
— Нина Петровна. И вообще-то я Арбенина…
Доктор Дорн вновь поднял на нее взгляд через пенсне и лукаво улыбнулся:
— Нина Арбенина? Прямо как в «Маскараде» Лермонтова!
Девушка вздохнула:
— Поверьте, доктор, вы далеко не первый, кто делает подобное ироническое замечание.
— Охотно верю. Но наверняка и не последний, Нина Петровна. Так Арбенина-Достоевская? Или Достоевская-Арбенина?
Вздохнув, Нина откинулась на кожаный валик кушетки и произнесла:
— Была Арбенина, теперь Достоевская…
Доктор Дорн опять выдал с легким смешком:
— Понимаю…
Нина быстро заговорила:
— Доктор, а как называется город…
— Какой? А, наш, Нина Петровна? Ну, не буду вас пытать вопросом о том, как вы тут оказались, не ведая, как он называется, — моя многолетняя врачебная карьера приучила к тому, что чем пациенты молчаливее и чем меньше делятся своими тайнами, тем лучше для моего душевного спокойствия. Наше милое уездное гнездышко именуется горделиво и просто в честь своей до сих времен основной прибыльприносящей отрасли местного бюджета: Скотопригоньевск!
Не в состоянии сдержать стон, Нина закрыла глаза. Может, она все-таки в психиатрической клинике и, видя этот крайне реалистичный сон, находится под воздействием каких-нибудь сильных препаратов?
После недолгой паузы, сопровождавшейся только скрипом гусиного пера, доктор произнес:
— Что же, Нина Петровна, смею вас уверить, что вашему здоровью и тем более жизни ничто не угрожает. Однако я позволил себе отослать прочь из моего врачебного кабинета этого несносного Родю Кривошеина, который часто ко мне с похмелья бегает. Пустозвон, хотя и неопасный. Но с такими порядочным барышням, а вы именно такая, лучше не водиться.
Кашлянув, он продолжил:
— Разрешите дать вам совет: старого сластолюбца Карамазова я знаю, причем лучше, чем хотелось бы. Юной красивой барышне из хорошего дому, каковой вы, вне всяких сомнений, являетесь, Нина Петровна, нечего делать в его вертепе. С вашим кузеном Дмитрием Федоровичем тоже водиться не рекомендую… если он ваш кузен…
Он усмехнулся, а Нина никак не отреагировала.
— Ваш другой кузен, Иван Федорович, вроде бы человек приличный, однако с преопасными, сдается мне, фанабериями. Есть в нем что-то нездоровое, изломанное. А вот младший Карамазов, Алексей Федорович, чудный юноша. Хотя, сдается, и в нем гнездится эта карамазовщина…
В дверь тихо постучали, и доктор нетерпеливо произнес:
— Да, да, знаю. Пусть госпожа Хохлакова со своей мигренью подождет!
Нина, не открывая глаз, произнесла, вспомнив героев романа Достоевского:
— А дочка госпожи Хохлаковой, Лиза, сущая прелесть, не так ли?
— О, вы знаете и матушку, и дочку?
Нина продолжила, припомнив перипетии «Братьев Карамазовых»:
— Алеша… Я хотела сказать, мой кузен Алексей Федорович в нее влюблен…
И вдруг поняла, что выболтала, видимо, то, что было известно ей как читательнице романа, но что никак не могло быть известно жительнице и тем более гостье подлинного Скотопригоньевска.
Пусть и при этом выдуманного.
Доктор, хмыкнув, сказал:
— Вы, на правах кузины, знаете то, что другим неведомо, но меня это не удивляет. Lise — прелестная юная и при этом, что важнее всего, здравомыслящая барышня, которую излишняя опека ее ипохондрической матушки сделала инвалидом. Лечить надо матушку, а не дочку, что я и пытаюсь делать.
Нина осторожно спросила:
— А старик Федор Павлович… Он как?
Ее занимал вопрос: жив ли старый Карамазов или уже мертв?
То есть убит.
— А вы что, разве не почтили дядюшку своего визитом, Нина Петровна? — осведомился доктор Дорн, и девушка в тон ему ответила:
— Вы же сами сказали, что его дом — для меня не место…
Хохотнув, медик произнес:
— Занятная вы молодая особа. Ваш дядюшка жив и здоров, хотя при его модусе вивенди он с медицинской точки зрения давно должен быть в могиле. Однако по-прежнему весьма активно коптит небо, по слухам, даже снова приволакиваясь за той же известной особой, что и его старший филиус…
Под известной особой доктор Дорн явно подразумевал провинциальную куртизанку Грушеньку, роковую красавицу Скотопригоньевска, борьба за сердце (ну, и, само собой, тело) которой, по мнению суда присяжных в финале романа, и привела к тому, что старший сын старика Карамазова, Митя, убил своего премерзкого родителя.
