– Все нормально, они просто помогают нижним соседям. Первый этаж затопило.
Бедные Бурштейны. Они ведь уже не молоды, каково им переезжать в очередной раз.
– У них совсем ничего не осталось? Что же они теперь будут делать?
– Спасли что могли, но… Поживут в твоей комнате, пока не свяжутся с родственниками.
– Это хорошо. Значит, наша квартира не пострадала?
– Да, мы пока на плаву, здесь все было не так уж страшно. Слушай, Наоми…
– А как ты себя чувствуешь? – прерываю я.
– Все так же. – Как это понимать? «Все так же» новость не слишком хорошая, но если Сэм говорит правду, то хуже ему, по крайней мере, не стало. – Я тут подумал и вот что хочу сказать: не надо тебе домой возвращаться.
Я отшатываюсь от монитора.
– Что ты такое говоришь?
– Забудь про мое послание. Я понял теперь, что был эгоистом. Трудно сосчитать, сколько раз эта планета пыталась убить нас, – Европа, какой бы она ни была, вряд ли хуже. Давай-ка лети.
Ушам своим не верю.
– Ты хочешь, чтобы я улетела с Земли? Чтобы мы больше никогда не увиделись?
– Я хочу, чтобы ты спаслась, и не хочу стоять у тебя на дороге. Если из всего этого хоть что-то получится, без твоих мозгов им никак. – Он выдавливает улыбку. – Ты нужна будущему.
– А как же ты?
– Да чего там. Я крепче, чем кажется, знаешь ведь. Не надо было вообще подбивать тебя вернуться назад.
– Но я уже… – Мне хочется рассказать, как я ночью взломала Дот, но это, само собой, невозможно. Может, Сэм прочтет что-то в моих глазах?
– Две минуты! – предупреждает Ларк, надзирающая с порога за мной и Беккетом. Хватаюсь за края монитора, словно это поможет мне стать ближе с Сэмом.
– Решать не мне, но… – Я понижаю голос. – Даже если меня в конце концов выберут, я все-таки не откажусь от тебя. И от Земли тоже.
– Зря ты это, сестричка, – грустно улыбается Сэм. – Брось нас и лети, как судьбой предназначено.
– Ты не знаешь… – шепчу я, но экран уже гаснет. Наше время истекло.
Глава семнадцатая
ЛЕО
Ашер в день первого отсева просыпается ни свет ни заря. Я тоже продираю глаза и вижу, как он, накинув талес, открывает молитвенник. Его монотонный голос, читающий молитву, успокаивает мне нервы.
Наша семья не была религиозной – ходили по праздникам в собор Святого Петра, вот и все. Теперь я завидую Ашеру, у которого есть какая-то поддержка в момент, когда наша судьба и наше будущее зависят от кого-то еще. Снова закрыв глаза, складываю руки и воображаю, что мама, папа и Анджелика смотрят на меня сверху. Может, и у меня получится помолиться им.
Будьте со мной сегодня, famiglia. Сделайте так, чтобы к вечеру я стал одним из двенадцати, оставшихся здесь, и помогите улететь на Европу в составе финальной шестерки, вместе с Наоми и Ашером. Это все, что у меня осталось без вас.
В нашем электронном зеркале срабатывает будильник. Я сажусь и потягиваюсь, Ашер прячет молитвенник в ящик стола и говорит, бледный как простыня:
– Ну, началось.
– Ага. Думаешь, нам сразу скажут?
– Все может быть, но если они не на сто процентов уверены, то будут тянуть до последнего.
Так и есть. В столовой нам объявляют, что мы пройдем последний тест на совместимость с РСБ – могут обнаружиться дефекты, ранее не замеченные. Кусок в горло не лезет: а ну как у меня найдут что-нибудь? Быть так близко и напоследок всё потерять – хуже ничего не придумаешь. У моей команды явно то же самое на уме, даже всегда такой собранный Беккет Вулф стучит ногой по линолеуму. Ларк транспортирует нас в медцентр кампуса, мы входим в приемное отделение, и перед нами открывается пять дверей, по одной на брата.
– Вперед, – подталкивает нас Ларк. Мы с Наоми переглядываемся, прежде чем разойтись.
Приветливая медсестра слушает мое сердце, берет кровь на анализ, проверяет слух и зрение. Я заставляю себя сохранять спокойствие, чтобы сердце билось ровно и давление не подскакивало. Почти час спустя меня пропускают в смежную комнату, где нет ничего, кроме стола и двух стульев.
– Доктор Дуайер, – представляется бородач с планшетом, протягивая мне руку. – Сейчас мы проведем заключительный психический тест. Если войдешь в финальную шестерку, мы с тобой постоянно будем на связи: в космосе проверки психического состояния имеют первостепенную важность.
– Это хорошо. – Я улыбаюсь и демонстрирую стопроцентную уверенность, вопреки недобрым предчувствиям. Почему нас в последний момент проверяют совершенно посторонние люди? Произведешь плохое впечатление, а исправиться уже не успеешь.
– Садись, – приглашает доктор. – То, что мы будем делать, называется СМИЛ, стандартизированный многофакторный метод исследования личности. Ты должен будешь отвечать на мои утверждения «да» или «нет». Скажи, когда будешь готов.
– Готов, – говорю я.
– Итак, первое. Нужно правильно толковать свои сны, чтобы извлечь из них указания или предостережения. Верно это?
– Э-э… – Не зная, что он хочет услышать, решаю положиться на интуицию. – Да, верно.
– Далее. Иногда ты думаешь о чем-то настолько плохом, что это нельзя произнести вслух.
Память перелетает в день, который должен был стать для меня последним. Знали бы они, что я тогда чуть было не сделал, – сочли бы, что я такой же, как Каллум.
Мотаю головой и спокойно (надеюсь, что так) отвечаю:
– Нет.
Так оно и продолжается ближайшие тридцать минут. Вопросы один другого непредсказуемей – поди знай, правильные ли я ответы даю. Последний звучит так:
– При встрече с потенциально опасным существом инопланетного происхождения твоим первым побуждением будет убить его в целях самозащиты.
Это еще что за фигня?
– Н-нет.
Доктор Дуайер, закончив свои записи, отпускает меня. Я выхожу в холл, где ждет Ларк, но этот последний вопрос никак из головы не идет. Не Европа ли имелась в виду?
К пяти часам наши судьбы еще не определились. Неизвестно, сколько еще времени доктор Такуми, генерал Соколова и роботы будут обсуждать результаты наших физических и психических тестов. Тренировок сегодня нет, вай-фай, мобильные телефоны и телевидение недоступны – отвлечься нечем, и мы все на нервах.
Все группы, перемешавшись, ждут в комнате отдыха. Мы с Наоми и Ашером, сидя на одном диване, стараемся вести разговор о чем-то другом. Рядом с нами Дэв Ханна и канадская финалистка Сидни Перл, высокая темнокожая девочка. Она, зарывшись лицом в колени, бормочет что-то, Дэв неуклюже гладит ее по спине.
– Я знаю, каково тебе, – говорю я, нагнувшись к ней. – К чему-то такому подготовиться невозможно.
