– Сколько лет ребенку?
– Около двух.
Видения сменяют друг друга, Давид чувствует звуки, запахи. Терпкость смолы и шишек смешивается с антисептиком. Дом Бемов двадцать семь лет спустя… Лес… Гроза…
– Палач как можно осторожнее поднимается по лестнице. За спиной у него рюкзак. Там лежат свеча, магазинные весы, священное перо страуса
[9], режущие инструменты. Ножницы, скальпель, щипцы. Наручники, веревка. Револьвер «Smith &…».
– Что за веревка? Цифры, пожалуйста! Белая веревка, девятимиллиметровая. «Smith & Wesson» сорок четвертого калибра, шестизарядный.
Кожаное кресло поскрипывало – Дофр волновался.
– Прошу прощения…
– Продолжайте и постарайтесь получше!
«Девятимиллиметровая? Откуда мне знать?» Давид сосредоточился и вновь погрузился в события.
– Я… направляюсь к детской, осторожно вытаскиваю ребенка из кроватки. Не хочу его будить. Девочка дышит, шевелится, но сразу засыпает, когда я прижимаю ее к себе. Я действую так уже седьмой раз подряд. Прихватываю одеяло. Так. Вот их постель. Я тебя вспорю! Мимо проходишь? Я тебе не интересен? Слишком уродлив? Глаз косит, так? Теперь решаю я. Я мужчина всей твоей жизни. Ты принадлежишь мне! Я тебя уничтожу… Сначала морально, а потом физически…
Давид открыл глаза. Видение пропало. Челюсть ломило. Тик-так. Дыхание Дофра. Скрип его кресла. Потрескивание пола, он все трещит и трещит. Несмотря на холод, Давид покрылся едким потом.
– Он вытаскивает из рюкзака револьвер и со всей силы ударяет мужчину в висок, потом срывает одеяло и наотмашь бьет женщину по лицу. В заключении патологоанатома говорится, что у всех жертв были гематомы и переломы. Он их практически нокаутировал ударом руки. Не будем забывать, что Палач качался и…
– Только действие! – захрипел Дофр, тяжело дыша. – Дальше! Не отвлекайся! Давай, давай!
– Хорошо. Он включает свет, тащит мужчину за волосы и приковывает наручниками к правой ножке у изголовья кровати. Связывает руки женщины ве…
– Имена! Используй имена! И пусть двигаются! Они живут, перемещаются! Твой рассказ слишком статичен! Громоотвод! Поддай!
Дофр все больше возбуждался. Давид приложил ладони к оконному стеклу и продолжил вербальные экзерсисы, стараясь контролировать четкость мыслей. Но бурю не удержишь в кулаке.
– Он связывает руки Патриции спереди с помощью белой девятимиллиметровой веревки. Он… «Если закричишь, убью твою девку. Попробуешь убежать, убью девку. Тебя тоже касается, мудила. Сыграем в игру! Согласны? Согласны поиграть? Патриция! Видишь, я знаю, как тебя зовут! Патриция, заткни девку! Прямо сейчас!» Патриция стонет, в рот ей попадают волосы, глаза жгут слезы. Она прижалась к стене, она унижена, растоптана, растерзана. Начинается моральное уничтожение. Она знает, что умрет. Нет, не знает! Она не знает! Это невозможно! Она не может умереть! По лицу Патрика течет кровь, собирается на подбородке. Он умоляет, умоляет снова и снова. Он обещает заплатить. Он ничего никому не расскажет. «Пожалуйста! Пожалуйста!» Патриция поднимается на ноги, она охвачена ужасом. Она не может не плакать. Ее ребенок! Ей хочется заорать, заорать до хрипа. Но нужно успокоить девочку. У Патриции сильный характер, даже в такой ужасный момент она старается владеть ситуацией. «Успокойся! Успокойся, милая!» Она мягко качает малышку. «Вот так, вот так, тише, тише…» – «Отлично. А теперь иди сюда, иди сюда. Не торопись, крошка, не торопись». – «Не трогайте ее! Пожалуйста, не трогайте!» Палач не слушает. Он открывает рюкзак и вытаскивает весы, съемные части, мерные гири. Один, пять, десять граммов. Он медленно, очень медленно собирает весы, сидя на полу лицом к Патрику. Потом он вытаскивает перо и разные пыточные орудия и раскладывает перед собой. Патриция пыт…
– Стоп! Стоп! Стоп!
Зажигается свет. Дофр стучит кулаком по столу.
– Весы собирает, перо вытаскивает, разные причиндалы, ля-ля-ля… Как он выглядит в эти моменты? Речь идет о его почерке, о взрыве чувств! Слюна течет, сердце выпрыгивает из груди, адреналин зашкаливает, кожа гусиная! А жертвы? Как они реагируют? Ты торопишься закончить или что?
– Просто…
Дофр отдышался.
– Ты хорошо рассказываешь, сомнений нет, но надеюсь, что роман будет намного лучше! Как, по-твоему, я могу погрузиться в действие, если ты поешь мне песню, которую уже сто раз на все лады пели, да я наизусть ее знаю! Дух, мгновение, страх персонажей, вот что ты должен передать! Придумай что-нибудь новое! Неужели это так сложно? Я выбрал тебя! Выбрал Давида Миллера! Будь же на высоте!
– Буду. Но не торопите меня. Хотите узнать меня лучше… Ведь именно этого вы хотели добиться вашим упражнением, разве нет? Только я не из тех, кем можно манипулировать, господин Дофр.
– И однако же я это сделал, задавая свои вопросики, когда ты пришел сюда.
– Полагаю, все дело скорее в некоем фокусе, не более того.
Артур щелкнул ногтем по ручке кресла:
– Ты думал, что приехал сюда отдыхать? Не забывай – я плачу за каждую секунду, которую ты тут проводишь. И дорого плачу. Подари мне месяц, всего лишь месяц своей жизни, выложись на все сто. И тогда, быть может, ты больше никогда не будешь бальзамировать трупы, от которых тебя тошнит. Не будешь просыпаться в холодном поту от ночных кошмаров…
– Мои кошмары касаются только меня. А если вас так уж интересуют детали, то знайте, я их не бальзамирую. Я их консервирую. Две большие разницы.
Дофр кивнул на стопку лежавших справа от него цветных папок и листов:
– Возьми вот это дело. Здесь подробностей на десять страниц. Жду текст к утру послезавтра.
Давид не шелохнулся.
– Я как раз думал о пишущей машинке… Ведь с ней у нас будет всего один бумажный экземпляр, не так ли? Ни дискеты, ни диска? И как же мы поступим, если текст книги захотят опубликовать, когда мы вернемся во Францию? Нам обязательно понадобится компьютерный вариант!
– Об этом не беспокойся. Отсканируем с распознаванием надстрочных знаков, и все готово. Я передам текст нужным людям, обещаю. Но, как я говорил, он должен быть хорошим… очень хорошим… А теперь возьми, пожалуйста, папку…
Давид помялся, потом взял дело в руки.
– Этот кладезь информации – твой. Запомни каждый нюанс, каждую мелочь.
Молодой человек наклонился вперед. Тень от черепа вытягивается в свете лампочки. Раскрывается рот, ужасы с первых же страниц оставляют на щеках горячую пощечину.
В папке убийства, фотографии. Раны, вскрытия – крупным планом. Море крови. Давид перестал владеть собой.
– Но… это… похоже… на настоящие фотографии сцен убийств! Здесь… заключения экспертиз, вскрытий! Даже результаты вскрытия самого Тони Бурна!
