Кэти почувствовала, как к горлу подступают слезы, ноги у нее стали ватными. Ей хотелось крикнуть: «Да! Да! Я и сейчас вру! И не могу передать словами, как мне от этого плохо!»
Ну же, тихо! Молчок! Не дай воли своим эмоциям! Она еле сдержалась, чтобы не расплакаться.
Поздно… Аделина резко повернулась.
– Значит, и ты тоже… – прошептала она с ужасной грустью. – И ты тоже не можешь спокойно спать… Видишь, шила в мешке не утаишь. – Она продолжила через минуту: – Знаешь, моя астма… Врачи утверждают, будто бы я симулирую, придумываю… Будто бы проблема только в моей голове. В голове, черт, слышишь меня? Я… А ингалятор… Я и сама не знаю, что там внутри, может, воздух, может, морская вода. Одно знаю: без него мне конец! Ты сама сейчас видела! Что я там симулирую, а? Что?!
Она вырвала нож из ствола дерева и снова убрала его в чехол. Лицо ее стало спокойным.
– Ну вот, ты хотела знать, теперь знаешь. Но предупреждаю, скажешь кому-нибудь об этом, убью. Даю слово.
14
Самое честное и странное выражение смерти.
Шесть свиных туш. Изначально животные-трехлетки весили более сорока килограммов. Судя по степени разложения, первые из них появились здесь в конце лета. Их подвесили за задние ноги с помощью лебедки и толстой веревки на высоте двух с половиной метров от земли. По останкам свиней можно было бы изучать анатомию где-нибудь в университете, например. К коже, или к ее ошметкам, были прикреплены деревянные таблички. На них красным цветом: Банди, Гейси, Крафт, Бишоп, Ральф и Фиш. Имена самых известных серийных убийц. Подобное зрелище могло доставить удовольствие только энтомологу.
Давид стоял на стремянке; он стянул защитную маску и подул на стержень ручки, а потом записал на карте Бишопа, что на третье февраля, пятнадцать часов двенадцать минут, по всей видимости, ни одно насекомое не отложило в него личинку и ни из одной личинки не вылупилось ни одного насекомого. Для Calliphora Vicinal и Calliphora vomitories было еще слишком холодно. Мухи же не сумасшедшие. Кладбищенская фауна тоже любит комфорт.
Давид снова аккуратно надел маску. На этом кладбище вонючих туш, ошметков плоти, объектов культа он размышлял над печальной участью, уготованной малышу Гринчу. Что у маленького поросенка, весом чуть больше пуделя, может быть общего с программой «Schwein
[16] 2005–2006»? Безусловно, как и утверждал Дофр, разложение молодого организма происходит иначе! Конечно, благодаря опытам на поросятах есть вероятность получить более полные данные о том, как разлагаются тела детей, умерших в лесу! По мнению старика, ученые попросили предыдущих постояльцев убить и подвесить Гринча пятого февраля, чтобы начать новый опыт «Schwein 2» в разгар зимы. Но почему же тогда они сами этого не сделали, ведь они только-только уехали? Что-то не сходится.
Сдерживая легкое отвращение, Давид подтащил стремянку к милашке Банди. Замерзшая черными капельками кровь контрастировала с ватной белизной ее кожи, созданной самой природой. Эта смерть, источающая запах падали, не была знакомой ему смертью, которую можно скрыть с помощью консервирующих веществ или скальпеля. Здесь она вела себя свободно, без ограничений, она все больше и больше оттачивала свои скульптуры, призвав в помощники медленное разложение временем. Эта смерть была смертью ребенка, которого убийца закапывает в землю и оставляет разлагаться в собственном саду, смертью девочки-подростка, которую оставили привязанной к дереву на расправу диким зверям, – той смертью, о которой никогда не говорят. Стоявший в полном одиночестве под этими распятыми тушами Давид бросал вызов смерти, глядя ей прямо в лицо.
Несмотря на защитную маску, из-за запаха Банди ему пришлось уткнуться носом в куртку. Ему не маска была нужна, а скафандр! И хотя холод очень замедляет разложение, свинья, которую зарезали в конце осени, воняла аммиаком. Затхлостью, которая вызвала у Давида тошноту. В своей фантазии он даже не осмеливался вообразить сцену, развернувшуюся здесь в середине лета, под палящими лучами солнца. Вероятно, потому, что вместо этого он представлял себя затерявшимся на лугу, поросшем аронником.
Аронник… Тест Дофра в лаборатории… Аронник, зеленое пятно разложения, бензопила…
Лаборатория… Лаборатория… Фотография энтомолога… Лупы и микроскопы… Различные выдвижные ящики в боковых шкафчиках… Откуда Дофр достал карточки… Конечно! Там точно должна была храниться исследовательская картотека, а также разные варианты энтомологической программы. В таком случае будет легко проверить существование программы «Schwein 2».
Давид спрыгнул со стремянки и обошел туши.
Подошел к загону, куда временно помещали Гринча подышать свежим морозным воздухом. Поросенок потерся о ногу Давида. Дощатая дверь в загон была заперта. Давид присел на корточки и погладил просунутый ему пятачок поросенка.
– И речи не может быть, чтобы принести тебя в жертву, малыш, – прошептал он. – Мои дочь и жена тебя усыновили, так что ты останешься с нами до конца, идет?
Потом он быстро пошел ко входу в шале. Кэти с Кларой лепили снеговика, который был еще в самом начале своего жизненного пути – в виде беловатой кучи. Аделина, чуть вдалеке, отпиливала ветки, забивала гвозди, рубила топором, она была полна решимости построить домик для черного дрозда. По возвращении с прогулки под заинтересованным взглядом птицы обе женщины друг с другом не разговаривали. И узнать почему, не представлялось возможным.
Войдя в лабораторию, Давид вздрогнул. В углу сидел Дофр, в белой рубашке и брюках цвета мокрого асфальта, в руках он держал страницы текста.
– Я… Я думал, вы отдыхаете! – удивился Давид.
Дофр подъехал к письменному столу, казалось, он впервые чувствовал себя смущенным.
– Ты меня застукал с поличным! Я не заметил, как ты ушел с места исследований! Я знал, что ты собирался делать замеры, и явился сюда, чтобы… как бы выразиться…
– Прочитать продолжение, которое вы должны узнать только завтра утром.
Дофр кивнул и положил страницы слева от пишущей машинки.
– Здесь царит особая атмосфера, волнующая даже. Запахи, изоляция, разлагающиеся туши… – все это идет на пользу твоему роману. Начало превосходное! Ожидание – пытка для меня!
– А придется подождать, – резко ответил Давид.
Он положил таблицу замеров около микроскопа, подошел к письменному столу и тщательно проверил стопку из уже написанных страниц.
– Что-то не так? – спросил Дофр.
– Нет, все в порядке. Просто я не люблю, когда роются в моих вещах…
Он посмотрел на выдвижные ящики:
– Я хотел бы ознакомиться с документами, описывающими программы «Schwein» и «Schwein 2», если вы не возражаете.
Дофр вскинул брови:
– Могу я узнать причину этого интереса? Тебе что же, недостаточно того, что ты читаешь личное дело Палача?
