С начала месяца Мисс Хайд неизменно посылала им по два письма в день. Первое она обычно писала часов в десять вечера, второе – значительно позже, глубокой ночью. И в этом бессонном сумасшествии, которое заставляло ее писать глупости, она непременно указывала точное время. Что же касается духо́в, которыми были надушены эти абсурдные письма, то, по мнению Кэти, готовой в этом поклясться, это были «Шанель № 5».
Легкого флера парфюма и нескольких слов любви, адресованных мужу, с лихвой хватало, чтобы испортить ей день. Сама мысль о том, что кто-то мастурбирует у себя в ванне, предаваясь мечтам о ее Давиде, вызывала у нее желание уйти из дома.
Она понюхала только что принесенные почтальоном письма. Никакого запаха. Несмотря на жуткий холод, молодая женщина не смогла удержаться и начала вскрывать письма, медленно возвращаясь в дом по садовой дорожке. Счета, отрицательные ответы на ее резюме медсекретаря из мест, куда она их посылала… И ничего от психопатки. Радоваться этому при наличии кучи плохих вестей – конечно, что-то!
Она быстро поднялась на второй этаж, чтобы посмотреть почту Давида. Кликнула несколько раз на «Входящие», ей это не надоедало, она была уверена, что с минуты на минуту получит от Мисс Хайд пылкое признание или стихотворение. Но ничего не приходило. Значит, она вернется через час и снова проверит почту, потом еще и еще. Это уже становилось невыносимым.
Когда она входила в гостиную, в ноги ей кинулся Симеон, один из двух котов, которых она взяла из SPA
[2]. В зубах он держал мертвую птицу.
– А ну иди сюда, грязнуля этакая!
Тот бросился прочь. Она бежала за ним до самой кошачьей дверцы во входной двери; дверца издала бряцающий звук, который так развеселил маленькую Клару. Кэти натянуто улыбнулась дочери в ответ, ей было не до шуток. Потому что, хотя письма и стали приходить реже, оставался еще один нарыв, который надо было вскрыть.
Тот, что набухал у нее в животе.
Она вытащила Клару из манежа и прижала к груди, как последнюю защиту от отчаяния.
– Ох, моя милая! Если бы жизнь можно было прожить заново…
Под взглядом дочери Кэти сжала зубы, чтобы не расплакаться. Нет, она не сдастся. Ей никогда не приходилось прибегать к слезам, чтобы оправдать свои ошибки и поражения.
Она уложила дочь в кроватку и нежно провела рукой по волосам малышки. Она должна пройти это ужасное испытание в одиночестве. Последнее наказание за прежние слабости.
Вырвать эмбрион из своего организма.
Через час в больнице у нее состоится вторая встреча с врачом. В первый раз она подписала там согласие на аборт. И нужно было ждать еще неделю, целую неделю. Настоящая пытка. Сегодня же для прерывания беременности ей пропишут мифепристон, способствующий расширению шейки матки. Потом, с утра субботы, она будет принимать мизопростол. Через двое суток она выкинет эмбрион из своего тела – анонимно, в больничной палате. Давид об этом никогда не узнает.
Она тепло одела малышку, завернула ее в шарф и затем сама надела длинную замшевую куртку. Если кто-нибудь позвонит, она скажет, что ходила предложить свою помощь в питомник для брошенных животных. Он был последним прибежищем, помогающим Кэти побороть непреодолимую тягу ко всему съестному в холодильнике. От прежней спортивной, подтянутой женщины не осталось и следа.
Она искала ключи от своего старенького «форда», когда начали барабанить в дверь.
– Секундочку!
Она схватила на руки Клару.
За дверью стоял ребенок. Малыш Жереми, живший по соседству.
– Что такое?
Он протянул ей подарочную коробку:
– Это вам.
– То есть?
– Ну! Какая-то тетя сказала, чтобы я вам передал. Она мне даже десять евро дала!
Кэти резко поставила дочь на пол и кинулась на улицу. Ничего, только сизая полоса тумана.
– Кто? Кто тебе это дал?
– Ну… тетя, говорю же вам. Вроде тетя. Она сразу ушла. Извиняюсь, но мне тоже надо идти!
Пламенея от ярости, Кэти захлопнула дверь.
Значит, ничего не кончилось. Сначала письма, теперь подарки. И эта пиявка к тому же не сидит на месте! Из Руана приперлась! Из самого Руана – с подарком для мужа! Была бы здесь, ей бы не поздоровилось! Ей бы минута вечностью показалась.
– Ну что ж, готовься, скоро тебя ожидает сюрприз, – прошипела она, положив ладонь на посылку.
Решено: на этот раз она этого так не оставит. Все расскажет полиции. После обеда…
Она разорвала подарочную упаковку.
Конверт, картонная коробка. Кэти открыла ее.
Она только и смогла, что заорать от ужаса и в бессилии опуститься на стул.
Клара с соской во рту подпрыгнула.
Кэти медленно поднялась, склонилась над коробкой.
Кровь.
Кровавые потеки застыли на груди голубки. Взгляд Кэти затуманился, зеленые глаза стали почти черными.
В анус птицы был засунут тест на беременность.
Зазвонил телефон, и Кэти вздрогнула от неожиданности. Она не двинулась с места, сидела как парализованная на стуле, почти в бессознательном состоянии, а Клара дергала ленточки своей шапочки, крича: «Мама, телефон! Мама, телефон!»
Кэти не обращала внимания ни на звонки, ни на свою дочь. «Сад». Голова у нее шла кругом. «Тест… Возможно ли… Нет, только не это! Не может быть!» Она занесла в дом мусорный бак и зарылась в воняющие до одури отходы, отталкивая расплакавшуюся Клару. Тест. Нужно было найти этот чертов тест, завернутый в три слоя газеты и спрятанный на дне старой коробки из-под обуви. Как кто-то смог…
Она вывалила мусор на пол. Молоко, очистки, соус.
Коробки из-под обуви не было.
Кэти сидела в куче мусора, ей не хватало воздуха.
Ее ограбили. Ограбили нагло, порывшись в мусорном баке. По-звериному тщательно.
Ее тайна, вернее, часть ее тайны оказалась в руках этой сумасшедшей.
Кэти сдернула с шеи шарф, с головы – шапку, почти с мясом вырвала пуговицы на куртке. Не слыша криков ребенка, она вытащила из кармана куртки коробочку для таблеток и проглотила половинку лексомила. Через пару минут станет лучше. У нее ужасно тряслись руки.
Что делать? Что же делать? Прием в больнице. Клару к бабушке. Мусор в бак. Окровавленную коробку вон. Она все знает, господи, она все знает!
Кэти вскрыла конверт.
Не знаю, буду ли я писать тебе еще.
Ты не на высоте. Считай мое молчание наказанием.
Теперь моя очередь заставлять страдать. Игнорируя тебя.
