– И каковы планы на сегодня? – спросила она, морщась. – Передвигаем во всех комнатах мебель?
– Не иронизируйте, – ответил Артур, поглаживая пальцами фаянсовую чашку. – Эмма просто переместила кровать и комод. Некоторые люди не могут спать головой на север. Все дело в магнитной чувствительности.
Он спокойно продолжал завтракать, как будто не видел в сложившемся положении ничего необычного. Кэти резко поставила чашку на стол, пронзив Дофра взглядом. Она уже собиралась уйти из комнаты, когда появился Давид, на нем была застегнутая куртка, шапка и сапоги, в руках он держал шарф. Первым делом – к кофейнику.
– Если ты снова решил поиграть в Рэмбо, об этом не может быть и речи! – сразу напала на него Кэти. – Тебе мало вчерашнего?
Давид молча посмотрел на нее. Под глазами у него темнели ужасные круги. Он повернулся к Дофру:
– Лачуга Франца ведь находится за поленницей?
– Именно. До нее где-то с километр, если верить энтомологам. Нужно подняться вверх по ручью.
– Так… Пойду посмотрю. Я буду осторожен, не волнуйтесь.
Он направился в кухонный чулан и взял бутылку виски.
– Наша очередь вручить ему подарок.
– Прекрасная мысль! – воскликнул Артур.
Кэти взорвалась:
– Ты никуда не пойдешь!
– Успокойся! Не видишь, мы тут все с ума сойдем, если так будет продолжаться и дальше? Гнойник надо вскрыть! Я уверен, что Франц тут ни при чем и он точно сможет объяснить, что происходит!
Кэти схватила мужа за плечо:
– Но почему тебе хочется пойти к нему? Может быть, нам стоит подготовиться к вылазке на трассу? Давай закроемся сегодня в шале, а завтра рано утром отправимся туда! Должна же пройти хоть одна машина по этой чертовой дороге!
– Ночью шел сильный снег! Больше тридцати сантиметров выпало! Не думаю, что здесь каждый день расчищают и посыпают песком лесные дороги!
Он обратился к Артуру:
– Хочу взять с собой Эмму, раз она по-немецки говорит.
– Пойдешь, и я тебя бросаю! – заорала Кэти.
– Эмма еще очень утомлена, – ответил Дофр слащавым голосом, который Кэти уже на дух не переносила. – Тебе составит компанию Аделина, она тоже разбирается в немецком.
– Может, она сама решит? – вышла из себя Кэти. Затем повернулась к Давиду и спросила: – Ты действительно хочешь пойти к Францу? Тогда я пойду с тобой! – Она бросилась к вешалке, не переставая орать: – Да, чуть не забыла! Снаружи рыси! Три чудные рыси, которые пришли позабавиться с нашим дроздом, так что от него только клюв остался! И потом, кто-то следил за нами всю ночь! Какой-то псих с самого нашего приезда пытается нас напугать! Но полагаю, вам всем на это наплевать?!
– Рыси, в общем, не проблема, – попытался урезонить разъяренную женщину Артур. – Они охотятся по…
– По ночам, знаю! Но чувствую, для нас они готовы сделать небольшое исключение!
Кэти, не останавливаясь, все бросала и бросала горькие слова. Давид, и сам готовый взорваться, уже даже не старался извинить ее. Кэти стала такой. Дежурной стервой.
– Я согласна пойти с вами, – произнесла Аделина, обращаясь к Давиду и Кэти. – Сейчас, только оденусь. Но предупреждаю, по-немецки я говорю ужасно. Скажем так, жестами объясниться сможем…
– Отлично! Идите втроем, так даже лучше, – подтвердил Артур.
– Конечно, втроем намного лучше! – подхватила Кэти. Но стоило ей увидеть входившую в гостиную Эмму, как она тут же вдруг поняла, какую совершает ошибку. Она медленно сняла только что надетую куртку и проговорила: – А нет! Идите-ка вдвоем!
– Можно узнать, почему вы передумали? – спросил у нее старик.
– Клара же не сама будет за собой смотреть! – резко ответила ему Кэти.
Дофр чуть прищурился, его губы растянулись в отвратительной усмешке. Давид грустно вздохнул, испытывая неловкость за поведение жены.
– Я могу присмотреть за ней, – мягко предложила Эмма. – По крайней мере, буду чем-то полезна. Я всегда любила Kinder
[32].
– А вы убирайтесь к себе в комнату мебель переставлять и оставьте нас в покое! – выпалила Кэти. – Kinder она любит, как же! Я в жизни не оставлю с вами дочь! Никогда в жизни, ясно?
– Dreckskerl!
[33]
Артур отвернулся, чтобы никто не увидел улыбку на его лице.
Кэти обратилась к Аделине:
– Что она сказала?
Рыжеволосая женщина только пожала плечами.
– Хватит, черт возьми! – Давид стукнул кулаком по столу. – Как подростки в летнем лагере! Кэти, всё!.. Идем, Аделина!
Он пересек гостиную, подошел к камину, осторожно снял ружье и убедился, что оно заряжено.
– Пользоваться им не будем, – объяснил он, предвосхищая вопросы остальных обитателей шале. – Я спрячу его за каким-нибудь деревом рядом с лачугой Франца. На всякий случай…
– На какой такой всякий случай? – вышла из себя Аделина. – Не будете пользоваться?! Так оставьте ружье тут! Если возьмете его, я никуда не пойду!
– Да что с вами такое?! – сухо ответил Давид, не в состоянии больше сдерживаться. Переводя взгляд с Эммы на Дофра, с Дофра – на Аделину, с Аделины – на Кэти, он долго сомневался, не лучше ли отказаться от идеи с ружьем. Он уже собрался было повесить «Weatherby Mark» обратно, как вдруг резко остановился.
Интуиция.
Он поднес ружье к глазам и тщательно осмотрел его. Дуло, спусковую скобу, цевье, прицел и…
Сердце у него забилось.
Справа на прикладе он обнаружил крохотную оловянную пластинку с гравировкой.
Серийный номер.
Такой же, как пять цифр, навечно отложившихся у него в подкорке. 9–8-1–0-1.
Номер, вытатуированный черной тушью на черепе четвертого ребенка.
Мертвенно-бледный, Давид пристально посмотрел на Артура, но не увидел никакой реакции на его морщинистом лице.
Тогда, крепко сжав ружье в одной руке и бутылку виски – в другой, он направился к выходу.
– Идем, нужно вскрыть гнойник… – повторил он.
25
– На самом деле я рада, что не попала на похороны. Я ненавидела бабулю… Она всегда говорила, что мать меня… нагуляла. Что… забеременела от другого мужчины, не от отца. Злая была женщина. Умерла в одиночестве, как Ratte
[34] какая-нибудь. Если я когда-нибудь еще раз приеду в Пфорцхайм, то только для того, чтобы плюнуть ей на могилу.
