Стойки, к которым ее приковали наручниками, при свете дня оказались толще, чем Аделина вообразила себе ночью. Она еще раз попробовала освободить запястья. Стиснула зубы, напрягла мышцы и изо всех сил яростно дернула кисти на себя. Безрезультатно.
Любой ценой надо найти выход… Ее мозг должен продолжать работать, искать решение, хотя бы для того, чтобы не уснуть. Аделина была на грани срыва. Главное – не поддаться искушению, бороться со сном, не ждать смерти.
Топорик, прислоненный к ножке фаянсовой печи, и разбросанные перед ним флаконы с вентолином, – новая провокация.
Она должна придумать, как добраться до топорика.
Невозможно. Совершенно невозможно.
Если только…
Аделина крепко вцепилась руками в верхнюю перекладину изголовья кровати, ей показалось, что фаланги пальцев вот-вот сломаются, подтянулась, закинула ноги так, чтобы ее стопы прочно обосновались на стене за кроватью, и со всей силы оттолкнулась. Плечи и мышцы живота пронзила ужасная боль.
Тяжелая кровать не сдвинулась ни на йоту.
Аделина сделала глубокий вдох и, изрыгая сквозь стиснутые зубы крик, попробовала снова – раз, два, три… Сильно напрягла икроножные мышцы и мышцы бедер. Ножки кровати скрипнули наконец и заскользили по полу. Аделина зарычала, как дикий зверь, и возобновила попытки.
Она выиграла пятьдесят сантиметров. Этого было достаточно.
Она долго лежала, набираясь сил. Потом сосредоточилась на движении и снова закинула ноги за голову. В какой-то момент ей показалось, что она вот-вот свернет себе шею. Когда таз коснулся лица, она почувствовала запах собственной мочи и почти сразу очутилась по ту сторону изголовья в небольшом пространстве, образовавшемся между стеной и кроватью. Остальное довершило земное притяжение. Торс, плечи и голова последовали за ногами. Аделину ослепила боль, когда она стукнулась животом, а потом и лицом о верхнюю перекладину изголовья; металлические наручники еще раз с такой силой впились в запястья, что женщина едва не потеряла сознание.
Но она смогла. Она все еще была прикована к кровати, да, но она стояла на ногах, она снова могла действовать.
Аделина начала толкать, тянуть, направлять кровать, как огромные ходунки. Замершие мышцы болели от скопившейся в них молочной кислоты, ледяной воздух обжигал легкие, будто их били тонким хлыстом. Аделина все ждала, что с минуты на минуту услышит в груди сиплые хрипы, что ее горло сведет судорогой и начнется очередной приступ астмы.
В скором времени она уже пересекла комнату и, раздвинув по сторонам ингаляторы, попадавшиеся ей под ногами, смогла подобраться к фаянсовой печи.
Теперь ей нужно было достать топорик. У Аделины никак не получалось ухватить его за слишком короткую рукоятку, и она пыталась поднять его за топорище пальцами ног. Она чувствовала крошащееся дерево у правой ножки кровати, топорик постоянно выскальзывал.
Но Аделина была терпелива и настойчива, и в конце концов ей удалось схватить топор и бросить на матрас.
Почувствовав огромное удовлетворение, она прислонилась лбом к спинке кровати; Аделина совершенно обессилела, но снова и снова повторяла себе, что осталось совсем чуть-чуть.
Да! Она выберется!
Она едва могла пошевелить своими закованными в наручники, окровавленными запястьями. Разбить дерево топором было невозможно, хотя она на это надеялась. Ей не хватало свободы движения, чтобы замахнуться топором. Вертикальные стойки изголовья нужно будет пилить… толстые, как ручка метлы, стойки – пилить тяжелым ржавым топором. Непросто, но возможно. Час или два, и все будет кончено.
Руки Аделины стали лиловыми. Она провела в этом логове уже восемь часов. На правой ладони вздулись и полопались пузыри, Аделина стонала от боли. Замерзшие мышцы предплечий отказывались работать; им был необходим отдых, и каждый раз все более долгий. Десять пилящих движений – и остановка, чтобы успокоить все нарастающую боль. Но главное, она нуждалась во сне, в еде, в питье. Пить, килограммами есть снег. Сколько она еще так продержится?
Наступила ночь. Несколько раз Аделина засыпала, стоя на коленях, прижавшись к изголовью, губы у нее посинели. Но затем она снова приходила в себя и принималась пилить вслепую; прислушиваясь к шуму снаружи, она все пилила, пилила, пилила…
Еще полчаса усилий, и первая стойка поддалась. Аделина заорала от счастья. Она потрясла кулаком в бесконечную темноту, которую, как она думала, победила.
Вторую стойку она переломила одним ударом топора.
Свобода.
38
Прижавшись глазом к замочной скважине, Эмма приказала Давиду отойти к окну и поднять руки над головой.
Третье появление за день. В первый раз она принесла ему стакан воды и тарелку с картошкой и сосисками и сразу исчезла, закрыв за собой дверь на двойной оборот ключа. Во второй – ведро и туалетную бумагу. То же самое она принесла и Кэти, которая бросилась Эмме в ноги, умоляя отдать ей Клару. Давид еле смог сдержать свой гнев. Придет момент, когда эта сумасшедшая совершит ошибку. Тогда он вцепится ей в горло и задушит ее…
Пока же он повиновался. Руки вверх, стоит у окна. Эмма вошла, целясь из ружья. Она аккуратно пододвинула ногой поднос, на котором лежало личное дело Палача, стояли две чашки кофе, тосты с черничным джемом и шприц, наполненный прозрачной жидкостью, при виде которого Давид перестал дышать.
На дворе уже стояла ночь.
– Поджарила, как вы любите, – сказала Эмма, откусывая ломтик хлеба. – И добавила тонкий слой масла. Вы же так любите? Давайте! Делайте, как я! Ешьте! Я знаю, что вы ужасно проголодались!
Но к горлу Давида подкатывала тошнота. Эта женщина вызывала у него отвращение.
– Я бы что угодно сейчас проглотила, – продолжала она, облизывая пальцы, перед тем как сделать глоток кофе. – Не знаю, как держусь без сигарет. Чтобы компенсировать желание покурить, постоянно пью кофе, с утра до вечера. Кофеманка самая настоящая… Как вы! Так что я постоянно на взводе. Почти агрессивная. Но вы меня поймите, я курю с шестнадцати лет.
Давид не реагировал, и она указала ему на личное дело Палача. Ей достаточно было говорить самой, лишь бы ее слушали.
– Артур настаивает на том, чтобы вы его прочитали от начала до конца, потому что вы, похоже, упустили главное. Не знаю, что там написано, но я видела, что внутри лежат самые жутчайшие фотографии в мире. Если бы я не знала вас с Артуром, то подумала бы, что вы самые настоящие садисты!
Эмма улыбнулась. По всей видимости, она уже забыла, как расправилась с Гринчем и что именно она является садисткой номер один.
– Кстати, я так о вас и подумала, когда Артур подарил мне ваш роман «От мертвецов». Я представляла вас совсем иначе! С бородой, лет пятидесяти, чуть измученным жизнью… Типа Джека Фроста! – Неожиданно смешавшись, она потупила взгляд. – И сказала себе, что нужно познакомиться с этим мужчиной, увидеть монстра, который мог написать подобные ужасы… Я узнала, что вы будете на книжном салоне «Pol’art Noir»
[38] и… – Она начала краснеть. – И отправилась туда. Знаю, надо было подойти к вам, поговорить, но… но я не осмелилась…
