И снова мы согласились, что так будет лучше.
На следующий день мисс Белл повела нас на прогулку в парк. Там, всюду стояли палатки для бедных детей. Всего их собралось тридцать тысяч. Под звуки военных оркестров каждому ребенку дали булочку с изюмом и кружку молока. Кружки были сувенирные с надписями, прославлявшими королеву.
— Они навсегда запомнят этот день, — сказала мисс Белл. — Как и все мы.
И она заговорила о королях и принцах, рассказала о странах, откуда они приехали. Она обладала настоящим талантом обращать каждое событие в поучительный урок.
Все это было очень интересно, и мы с Оливией ни словом не упомянули о вчерашнем несчастном случае. Я слышала утром, как некоторые слуги обсуждали происшествие.
— Послушай, а ты знаешь, что случилось вчера во время праздника? — говорила одна из горничных. — Страшное несчастье где-то около площади Ватерлоо. Там одна лошадь взбесилась… сотни людей были ранены, и их пришлось отвезти в больницу.
— Лошадей, — ответил собеседник говорившей, — нельзя пускать на улицы. Нужно это запретить.
— А как, по-твоему, можно обойтись без них?
— Нельзя допускать, чтобы они пугались, вот что! Тогда с ними нельзя справиться.
Я удержалась от искушения вступить в беседу и рассказать, что я видела все это своими глазами. В глубине души я чувствовала, что это было бы опасно…
Это случилось в конце дня. Мама, я думаю, одевалась к обеду. Гостей в тот вечер не ждали, но и в таких случаях у нее уходило много времени на сборы. Они с отцом должны были обедать вдвоем за большим столом, за которым мне еще не приходилось сидеть. Оливия говорила, что, когда мы начнем «выезжать в свет», то есть после того, как нам исполнится семнадцать лет, мы будем обедать с родителями. Я любила поесть и не могла себе представить ничего, что могло бы так радикально лишить меня аппетита, как присутствие отца за столом. Но произойти это должно было в далеком будущем, поэтому не очень меня беспокоило.
Было, вероятно, около семи часов. Я направлялась в классную комнату, где мы обедали с мисс Белл, а также съедали по ломтику хлеба с маслом и выпивали по чашке молока, перед тем как лечь спать. К своему ужасу я вдруг оказалась лицом к лицу с отцом. Я почти наткнулась на него и поэтому резко отпрянула, когда он вдруг возник передо мной.
— О, — сказал он. — Кэролайн.
Казалось, ему нужно было немного подумать, чтобы вспомнить мое имя.
— Добрый вечер, папа, — ответила я.
— Ты, кажется, очень спешишь?
— О, нет, папа.
— Видела вчера шествие?
— О, да, папа.
— И что ты думаешь об этом?
— Это было замечательно.
— Ты ведь никогда этого не забудешь?
— О, да, папа.
— Скажи, что тебя больше всего поразило из виденного?
Как всегда, я нервничала в его присутствии и в таких случаях говорила первое, что мне приходило в голову. Что меня больше всего поразило? Королева? Немецкий кронпринц? Европейские короли? Оркестр? В действительности это была бедная обезумевшая лошадь, и, не дав себе времени подумать, я выпалила:
— Взбесившаяся лошадь!
— Что?
— Я хочу сказать, тот несчастный случай.
— Что ты имеешь в виду?
Я прикусила губу и заколебалась, вспомнив, как мама предупредила нас, что об этом лучше не говорить. Но я зашла уже слишком далеко и не могла отступить.
— Взбесившаяся лощадь? — повторил он. — О каком несчастном случае ты говоришь?
Мне ничего не оставалось, как все объяснить.
— Ну, та обезумевшая лошадь. Она покалечила многих людей.
— Но ты ведь не была там. Это случилось у площади Ватерлоо. — Я вспыхнула и опустила голову. — Так вы были на площади Ватерлоо. Я этого не знал. Площадь Ватерлоо, — пробормотал он. — Понимаю. Да, кажется, понимаю.
Он изменился в лице, сильно побледнел, в глазах его появился какой-то странный блеск. Мне показалось, что он смущен и немного испуган, но я сразу отогнала от себя эту мысль: с моим отцом такого быть не могло.
Он повернулся и оставил меня.
Я пошла в нашу классную, сознавая, что совершила нечто ужасное.
Постепенно пришло понимание. Прежде всего, как получилось, что мы поехали туда, хотя думали, что отправимся совсем в другое место?.. В этом скрывался особый смысл… А тот несомненный факт, что капитан Кармайкл ожидал нас, а взгляды, которыми они обменивались с мамой…
Что все это означало? В глубине души я знала ответ. Есть вещи, которые дети понимают инстинктивно.
А я их предала.
Говорить об этом я не могла. Я выпила молоко и отщипнула от хлеба с маслом, не замечая, что делаю.
— Кэролайн такая рассеянная сегодня, — сказала мисс Белл. — Мне это понятно. Она все думает о том, что видела вчера.
Как она была права!
Пожаловавшись на головную боль, я пошла к себе Обычно после ужина мы немного читали — каждая по страничке. Мисс Белл считала, что нехорошо сразу ложиться после еды, какой бы легкой она ни была.
Я решила лечь в постель и притвориться спящей, что бы не пришлось разговаривать с Оливией, когда она придет в спальню. Делиться с ней своими подозрениями не имело смысла. Она отказалась бы обсуждать все это — она всегда так поступала, если речь шла о чем-то неприятном.
Я сняла платье и набросила на себя халат, собираясь заплести волосы на ночь, когда в комнату, к моему испугу, вошел отец.
Он был совершенно не похож на себя — казался очень сердитым, но в то же время на лице его застыло растерянное и какое-то печальное выражение.
— Хочу поговорить с тобой, Кэролайн, — начал он. Я ждала.
— Ведь вы поехали на площадь Ватерлоо, не так ли? — Я нерешительно молчала, и он продолжал: — Не бойся проговориться. Я и так все знаю, мама мне рассказала. — Я почувствовала облегчение. — Значит, по дороге она решила, что на площади Ватерлоо вы лучше все увидите. Я с этим не согласен. В обоих местах, куда вас пригласили, вы оказались бы ближе к происходящему. Но вы поехали на площадь Ватерлоо и побывали в гостях у капитана Кармайкла. Так?
— Да, папа.
— Вас не удивило, что планы так неожиданно изменились?
— Да, мы были удивлены… но мама сказала, что на площади Ватерлоо будет лучше видно.
— А капитан Кармайкл вас ждал, угостил вас завтраком?
— Да, папа.
— Понятно.
Он пристально посмотрел на меня и спросил:
— Что это у тебя на шее?
Я нервно затеребила цепочку медальона.
— Это медальон, папа.
