Труман, у которого сохранился прекрасный аппетит, вкусно пообедал и заснул, сидя в своем кресле.
Когда он проснулся, Герти прыгала возле него и радостно кричала:
— Дядя Тру, мисс Эмилия пришла нас навестить!
— Благослови вас Бог, милая барышня! — поздоровался Тру, силясь приподняться и сделать несколько шагов ей навстречу.
— Не вставайте, пожалуйста, мистер Флинт, — сказала Эмилия, угадав его движение, — ведь вам это трудно. Дай мне стул, Герти, я сяду поближе к мистеру Флинту.
— Вот, мисс Эмилия, — промолвил Труман, — я уже не тот, каким вы знали меня раньше; похоже, мне недолго осталось жить…
— Я так огорчена, что ничего об этом не знала. Только сегодня Георг, наш кучер, увидел вас с Герти в лавке и, вернувшись на дачу, рассказал мне. Я уже побранила Герти, что она мне не написала.
Герти стояла у кресла Тру, лаская своими тонкими пальцами его седые волосы. Когда Эмилия упомянула ее имя, Тру повернул к ней голову. Сколько любви было в его взгляде! Герти потом никогда не забывала его…
— Ну зачем было вас беспокоить. Никакие доктора и сиделки не сделали бы для меня больше, чем это милое дитя. Когда пять лет тому назад я взял ее к себе, думал ли я, что так скоро свалюсь и буду нуждаться в ее помощи?
— О, дядя, голубчик! — воскликнула Герти. — Я все готова сделать, чтобы ты был снова здоров!
— Знаю, знаю, дитя мое. Но на все воля Божья… А уж вас, мисс Эмилия, — сказал он, помолчав, — мы оба должны благодарить. Я любил свою птичку, но был неразумен и мог бы испортить ее. Вы лучше знали, что хорошо и для нее, и для меня. Если бы кто-нибудь сказал мне шесть лет тому назад, что я стану беспомощным стариком, прикованным к креслу, не зная, кто прокормит меня и моего птенчика, я ответил бы, что никогда не перенесу такого горя. Но эта малютка сумела научить меня бодрости и терпению. Когда я в первый раз после удара смог заговорить и выразить свою мысль, я был так взволнован, думая о своем положении и нужде, которая ожидала Герти, что мне стало еще хуже. «Что мы будем делать? — говорил я. — Что с нами будет?» И тогда она шепнула мне на ухо: «Дядя Тру, Бог не покинет нас!» А когда, забыв ее слова, я снова спросил: «Кто же теперь накормит и оденет нас?» — она опять ответила: «Бог поможет нам». Когда же ночью, в тоске, думая о своем ребенке, я, забывшись, сказал вслух: «Кто позаботится о Герти, если я умру?», эта моя милая крошка, которую я считал спящей в ее постельке, положила голову рядом с моей и сказала: «Дядя Тру, когда меня выгнали на улицу темной ночью, и я никому не была нужна, и у меня не было ни родных, ни крова, вы пришли ко мне; теперь же, если я не умру вместе с вами, найдется еще кто-нибудь, кто позаботится обо мне». После этого, мисс Эмилия, я больше не отчаивался. Эти слова глубоко запали в мою душу и принесли ей мир. Я думал: если я буду жить и сохраню силы, Герти сможет еще долго ходить в школу и многому научиться, потому что у нее большие способности и охота к учению. Ведь это слабое дитя, и я не мог допустить мысли, что ей придется тяжелым трудом добывать себе кусок хлеба; мне кажется, она не создана для этого. Я питал надежду, что она вырастет и станет учительницей, как мисс Браун. И я перестал мучиться. Я знаю, что все к лучшему — как она сказала.
Когда он закончил, Герти, прятавшая лицо у него на плече, смело подняла голову.
— Дядя Тру, уверяю тебя, что я сумею делать любую работу. Миссис Салливан говорит, что я очень хорошо шью; я могу стать модисткой или портнихой, это не очень тяжелая работа.
— Мистер Флинт, — сказала Эмилия, — вы доверяете мне свое дитя? Если вы уйдете от нас, оставите ли вы ее у меня со спокойной душой?
— Мисс Эмилия! Вы спрашиваете, спокойно ли я оставлю ее у ангела?
— Не говорите так, — возразила Эмилия, — я знаю, что мой недуг и недостаток опыта не дают мне возможности воспитывать такого ребенка, как Герти. Но если вы одобряете воспитание, которое я уже дала ей, и если по доброте своей думаете обо мне лучше, чем я того заслуживаю, я убеждена, что вы тем более поверите в искренность моего желания быть ей полезной. Если для вас может быть утешением то, что после вашей смерти я с радостью возьму Герти к себе, буду следить за ее воспитанием и всю жизнь заботиться о ней, я даю вам торжественную клятву — при этих словах она положила свою руку на руку Тру — сделать это и все силы отдать на то, чтобы наша девочка была счастлива.
Первым движением Герти было броситься к Эмилии и обвить руками ее шею; но, увидев, что Тру плачет, как дитя, она воздержалась. Через минуту слабая голова старика лежала у нее на плече; рука Герти отирала его слезы.
Он так был далек от того, что предложила ему Эмилия, это казалось ему слишком яркой, несбыточной надеждой. Через минуту одна мысль усилила его сомнения.
— А мистер Грэм? Понравится ли ему это? Не стеснит ли его Герти?
— Отец сделает это для меня, — утешила его Эмилия. — Он знает, как я люблю Герти. И потом, она ведь может быть полезна и мне. Впрочем, я уверена, что вы, мистер Флинт, поправитесь и еще долго проживете, и говорю это лишь для того, чтобы успокоить вас.
— Где уже мне поправиться, милая барышня! — прошептал добрый старик. — Моя песенка спета, и скоро вам придется заменить меня. Я не забыл, что пережил, когда привел ее к себе; я боялся, что буду неспособен воспитать это созданьице, у меня не было средств. Но вы помните, мисс Эмилия, как вы сказали: «Вы хорошо сделали». И теперь, в свою очередь, я говорю вам: вы совершите доброе дело, и придет время, когда это дитя заплатит вам такой же любовью и привязанностью за все, что вы для нее сделали… Герти!
— Ее нет здесь, — сказала Эмилия, — я слышала, как она прошла в свою комнату.
— Бедная пташка! — сказал Труман. — Не любит она, когда я завожу разговоры о смерти. И как грустно мне думать, какое горе ее ждет! Хотел сказать ей, чтобы она не забывала, чем обязана вам, впрочем, думаю, она и сама знает… До свидания, дорогая барышня.
Георг ждал Эмилию у дверей, и она встала проститься.
— Если я вас больше не увижу, — продолжал фонарщик, — помните: вы принесли бедному старику столько счастья, что ему нечего больше желать в этом мире. Да будет с вами благословение умирающего и пожелание, чтобы в конце своих дней вы были так же счастливы, как он…
Вечером, когда Тру лег в постель, Герти читала ему, по обыкновению, Новый Завет. Когда она закончила, он подозвал ее поближе к себе.
Уже несколько дней подряд он перед сном просил ее прочесть его любимую молитву «о болящих».
Герти опустилась на колени и прочла молитву со всем усердием и благоговением.
— А теперь, дитя мое… Прочти мне еще молитву… об умирающих. Ведь она есть у тебя в молитвеннике?
Сердце у Герти болезненно ёкнуло. Да, у нее была эта чудная, трогательная молитва. Только где взять сил, чтобы прочесть ее? Но дядя Тру просил. Он хотел, чтоб она прочла эту молитву. Собравшись с духом, Герти начала…
