— Тебе нечего рассказать мне, Гертруда? — спросила Эмилия.
— Многое, но…
— Ты знаешь, что для меня это грустные вести, и не решаешься сообщить их, не правда ли?
— Я не настолько самонадеянна, дорогая Эмилия, чтобы думать, что это может вас опечалить; но со вчерашнего вечера, когда я передала вам слова мистера Уилсона и рассказала о своих намерениях, вы стали так грустны при мысли о предстоящей разлуке, что я усомнилась в разумности своих планов.
— А я, Гертруда, упрекала себя в том, что не сумела скрыть впечатления, произведенного твоими словами. Я не хочу, чтобы под моим влиянием ты изменила тому, что считаешь своим долгом. Мне, напротив, следовало одобрить твое решение.
— Дорогая Эмилия! — воскликнула Гертруда. — Я уверена: знай все, что происходит, вы убедились бы, что иначе поступить нельзя.
— Как? Что-то у миссис Салливан?
— Дела гораздо хуже, чем я вам говорила. Я и сама всего не знала. Сегодня я пробыла у нее весь день, так как мистер Уилсон задержал меня всего минут на пять; невозможно оставлять ее, такую слабую и болезненную, одну с мистером Купером, когда он в таком ужасном состоянии.
— И ты думаешь, что можешь ей помочь?
— Я уверена, милая Эмилия. Я прекрасно с ним лажу. Ведь он капризничает, как ребенок. Миссис Салливан делает все, что он хочет, не только из любви к нему, но и потому, что боится прекословить: он стал таким раздражительным. Она говорит, что у него появляются самые дикие фантазии. То он ночью собирается идти гулять, то настежь отворяет окна, а они ведь живут в нижнем этаже.
— Бедная женщина! Как же она с ним справляется?
— Да вот сегодня утром, когда я приехала, он вздумал растопить камин и навалил целую кучу угля — в такую-то жару! А миссис Салливан сидит и плачет. Ну что она с ним поделает?
— Ей надо бы иметь при нем здоровую женщину, а еще лучше мужчину, который смотрел бы за ним.
— Вот этого-то она и не хочет. Боится, что с ним будут грубо обращаться. К тому же ей неприятно было бы иметь у себя в доме постороннего человека — она так привыкла жить одна.
— Вот уж радость ей на новоселье! Странно только, что она раньше ничего не замечала. Ведь когда я была у них с тобой еще на старой квартире, мне уже тогда показалось, что старик не в своем уме.
— Я также видела кое-что, — согласилась Гертруда, — но ничего ей не говорила.
— Знаешь, Гертруда, я думаю, что это началось уже тогда, когда он потерял место.
— Конечно, он сразу страшно изменился и быстро одряхлел.
— Он, должно быть, очень стар?
— Еще бы! Миссис Салливан уже давно говорила мне, что ему восемьдесят.
— Неудивительно, что он впал в детство.
— Но мне очень жаль миссис Салливан, она меня сильно беспокоит.
— Конечно, все это грустно и тяжело.
— Если бы она еще была здорова, а то и ее здоровье неважно.
— Обращалась ли она к доктору?
— И слышать не хочет, говорит, пустяки. Уже только поэтому мне хотелось бы поскорее быть в Бостоне. Уж я бы устроила так, чтобы ее осмотрел доктор Джереми.
— Ты говоришь о жизни в Бостоне так, будто это решенное дело. Разве все уже устроилось?
— Ах, я ведь еще не рассказала вам о моем посещении мистера Уилсона! Я так ему благодарна! Он обещал дать мне место. Дядя Тру хотел, чтобы я была учительницей; это была его мечта. Как он был бы счастлив, если бы дожил! Не правда ли, милая Эмилия?
— Конечно. Только, пожалуй, он, как и я, нашел бы, что ты берешь на себя слишком много. Половину дня ты будешь занята в пансионе, а затем надо будет еще ухаживать за миссис Салливан и за стариком. Это очень трудно, дитя мое; я буду постоянно беспокоиться за тебя.
— Милая, дорогая Эмилия, не бойтесь за меня! Я здорова, и, право, у меня хватит сил на все! Единственное, чего я боюсь, — это оставить вас одну. Боюсь, чтобы вы не подумали, что я…
— Не бойся; я знаю, что ты меня любишь и не променяешь ни на кого. Ты считаешь себя обязанной помочь миссис Салливан; я это прекрасно понимаю. Но мне не хотелось бы, чтобы ты устраивалась на работу к мистеру Уилсону. Поживи у миссис Салливан, помоги ей; а когда придет время нашего отъезда, твои услуги, может быть, будут уже и не нужны. Тогда ты могла бы поехать с нами на юг, это было бы очень полезно для тебя.
— Но ведь это немыслимо, дорогая Эмилия! Я не могу жить за счет миссис Салливан. Ведь настоящей сиделкой все же я не буду, да миссис Салливан и не согласится, чтоб я исполняла все обязанности сиделки. Значит, делать все то, что я когда-то делала для дяди Тру, я не буду. И я только тогда смогу жить с ней, если получу место у мистера Уилсона.
— Конечно, для миссис Салливан лучше, если ты будешь с ней.
— Я надеюсь, что принесу ей больше пользы, чем кто-либо другой. Она меня любит. Да и старик слушается меня. Не знаю, чем это объяснить, но мне всегда удается уговорить его! При этом я для него как бы «сливаюсь» с Вилли. Конечно, он привык всегда видеть нас вместе. Да и миссис Салливан спокойнее смотрит в будущее, зная, что зимой я буду с ней. Она так радовалась этому, что я даже забыла, как тяжело мне будет расстаться с вами. Как подумаешь, что вы уедете так далеко и сколько времени пройдет, пока мы опять будем вместе, то…
И Гертруда горько заплакала.
Мисс Грэм нежно старалась утешить ее.
— Мне хорошо жилось с тобою, Герти, — говорила она, — и я буду скучать по тебе. Но я знаю, как ты любишь семью Салливанов и как ты обязана им. Знаю, что ты считаешь своим долгом помочь им и поэтому отказываешься от путешествия, которое доставило бы тебе массу удовольствий. Это доказывает, что моя Герти стала именно той честной и доброй девушкой, какой я и хотела ее видеть.
Незаметно они дошли до конца аллеи. Тут и нашла их горничная с сообщением, что в гостиной сидят миссис Брюс с сыном и желают их видеть.
— Ты купила ей пуговицы, Гертруда? — спросила Эмилия.
— Да, я нашла очень подходящие к ее платью. Вы передайте ей, что я исполнила ее поручение, но я сейчас не могу показываться.
— Меня проводит Кэти, а ты сможешь незаметно пройти в маленькую дверь. Я извинюсь за тебя перед миссис Брюс, а когда ты успокоишься, то выйдешь и сама все ей скажешь.
Глава XXI
Разрушенные планы
Когда спустя полчаса Гертруда пришла в гостиную, на ее лице не осталось и следа пережитого волнения. Миссис Брюс дружески кивнула девушке; ее сын встал, чтобы пододвинуть Гертруде стул, а мистер Грэм, указывая на кресло, ласково пригласил ее сесть. Но Гертруда, поздоровавшись, села у двери на террасу. Мистер Брюс тотчас же подошел к ней и завел разговор. Это был тот самый молодой человек, который несколько лет тому назад любил проводить время, растянувшись на траве в саду своей матери. Он недавно вернулся из Европы и, похоже, слишком много о себе воображал.
