Он бросился ко мне… Протянул руку, чтобы взять одеколон, который стоял на столике. Там было несколько склянок. И впопыхах он нечаянно схватил ту, в которой была какая-то кислота. Она была крепко заткнута, он торопился. Вырвал пробку и нечаянно плеснул…
— Вам в глаза!.. — вне себя от ужаса вскричала Гертруда.
Эмилия только кивнула головой.
— Бедная Эмилия! Несчастный юноша!..
— О да, несчастный! — горячо сказала Эмилия. — Его надо пожалеть: его участь была самой печальной из нас двоих.
— Что же с ним сталось?
— Отец выгнал его из дома и заявил, что не хочет его больше знать. И неудивительно, ведь он стал виновником слепоты его дочери!
— И вы никогда ничего о нем не слышали?
— Спустя много времени я узнала от доктора, что он отправился в Южную Америку. Это известие меня приободрило. Состояние моих глаз несколько улучшилось, и доктор Джереми начал надеяться, что ему удастся вернуть мне зрение. Прошло немало времени. Мой друг доктор разузнал его адрес. С помощью миссис Эллис я написала ему письмо, умоляла его вернуться. Но Бог судил иначе… Он умер от лихорадки, которая не щадит чужестранцев, умер один, в чужой земле, без родных, без друзей… Никому до него не было дела, он был всем чужой… Узнав об этом, я столько плакала, что всякая надежда восстановить мое зрение исчезла навсегда!..
Эмилия смолкла. Гертруда обняла ее, и они долго сидели, прижавшись друг к другу. Общее горе связало их сильнее прежнего.
— Можешь себе представить, Гертруда, — продолжала Эмилия, — что за жизнь наступила для меня. Вместо жизни, полной радостей и веселья, я видела впереди одну только долгую, беспросветную ночь. Я доходила до отчаяния, когда познакомилась с мистером Арнольдом. Он сумел просветить мою душу светом веры, указал мне путь в этом мире.
Слушая грустную повесть Эмилии, Гертруда почти забыла о своем горе; она чувствовала в сердце такую глубину любви, такую бездну веры и надежды, которые посещают нас только в часы печали.
Глава XLI
Крушение
Мистер Грэм писал, что встретит их на пристани в Нью-Йорке. Поэтому доктор Джереми решил, что проводит их только до Олбани, где они сядут на пароход, а сам с женой отправится по железной дороге прямо в Бостон. Миссис Джереми торопилась домой и не имела ни малейшего желания ехать по такой жаре в Нью-Йорк.
— До свидания, Герти, — сказал доктор, прощаясь. — Почему-то вы теперь не так веселы, как раньше. Постарайтесь исправиться к нашей встрече в Бостоне!
За несколько минут до последнего свистка появилась веселая компания молодежи, которая сопровождала мисс Клинтон. Со всех сторон раздавались шутки и громкий смех. Но вдруг все стихло: подошел Вильям Салливан. В руках у него был саквояж и толстый плед. Он с грустным видом прошел мимо Гертруды, быстро опустившей вуаль, подошел к Изабелле и сложил свою ношу на стоявший возле нее стул. Раздался звонок, и он едва успел сказать мисс Клинтон несколько слов. Уже уходя, он скороговоркой произнес:
— Так, значит, если вы постараетесь вернуться в четверг, до тех пор я потерплю.
Пароход уже тронулся, когда какой-то господин высокого роста, все время стоявший на пристани, к всеобщему ужасу зрителей смело перепрыгнул расстояние, уже отделявшее пристань от борта парохода. Затем, удалившись в мужскую каюту, он улегся на диван, вынул из кармана книгу и принялся читать.
Когда пароход шел уже полным ходом и все вокруг более или менее стихло, Эмилия шепотом сказала Гертруде:
— Я слышала голос Изабеллы Клинтон.
— Да, — подтвердила Гертруда, — она здесь.
— Она нас видела?
— Думаю, да.
— Может быть, миссис Грэм вызвала ее в Нью-Йорк?
— Очень может быть.
Время шло. Отплыли уже на довольно большое расстояние; пароход двигался быстро, даже слишком быстро, как показалось Гертруде.
Сначала она сидела в раздумье, почти не обращая внимания на прекрасные виды, которыми раньше так восхищалась. Теперь она только следила за пенистыми волнами, которые с плеском разбегались в стороны; постепенно у нее появились тревожные мысли, которые вызвали опасения — и за себя, и в первую очередь за Эмилию.
Еще когда они только отчалили, их пароход уже не раз то перегонял, то отставал от другого судна, шедшего в том же направлении; раз-другой они даже чуть было не столкнулись.
Распространился слух, что это своего рода состязание в скорости.
Некоторые смельчаки с интересом следили за этим соревнованием. Но большинство относилось к нему с тревогой и негодованием. У пристаней или не останавливались вовсе, или так спешили, что чуть ли не спихивали пассажиров, рискуя их покалечить; багаж швыряли как попало.
Около полудня волнение пассажиров возросло до такой степени, что никакие заверения капитана об отсутствии опасности не могли их успокоить.
Гертруда сидела рядом с Эмилией, со страхом прислушиваясь к тревожным разговорам.
Эмилия своим чутким слухом давно уловила тревожное настроение публики; она сидела спокойно, но была очень бледна. Время от времени она спрашивала Гертруду, где находится тот пароход, столкновения с которым все опасались. Наконец их пароход далеко опередил соперника. Все вздохнули с облегчением. Кто взялся за газету, кто вернулся к прерванному разговору. В толпе, окружавшей Изабеллу Клинтон, снова послышался веселый смех.
Эмилия все еще была бледна и, видимо, сильно устала.
— Спустимся в каюту, — сказала Гертруда, — опасность миновала. В дамской каюте есть диваны, и вы сможете отдохнуть.
Мисс Грэм согласилась. Через несколько минут она уже лежала на удобном диване в углу каюты. В столовую они не пошли, хотя все было уже спокойно и пассажиры шумно размещались там в ожидании обеда.
Гертруда вынула из корзинки припасенную провизию, но не знала, что можно предложить Эмилии: у них с собой оказалось лишь несколько сухих ломтиков языка и черствый хлеб.
В это время дверь вдруг отворилась и вошел лакей, неся на большом подносе обед, который он осторожно поставил на ближайшей стол и вежливо спросил, не прикажут ли чего еще.
— Это не для нас, — сказала Гертруда, — вы, вероятно, ошиблись.
— Извините, мисс; мне ясно было сказано: «Для слепой дамы и для молодой мисс, которая ее сопровождает». Прикажете еще что-нибудь?
— Ешь, Гертруда, — сказала Эмилия, — это, похоже, действительно для нас.
— Но кто же мог позаботиться об этом?
— Может быть, буфетчик сжалился над нашей слабостью и прислал сюда обед, увидев, что нас нет в столовой. Поешь, пока не остыло!
Гертруда не хотела есть; она только выбрала кое-что для Эмилии.
Возвратившись за посудой, лакей был огорчен тем, что они так мало поели. Гертруда вынула кошелек и, дав ему на чай, спросила, сколько с них причитается.
