— Господин уже заплатил, — ответил лакей.
— Какой господин? — удивленно спросила Гертруда.
Но он не успел ответить, потому что в дверях появился другой лакей и сделал знак первому, который, подхватив поднос, моментально скрылся.
Эмилия и Гертруда приписали все это предусмотрительности доктора Джереми, и на долю старика выпали незаслуженные похвалы.
После обеда Эмилия снова прилегла, а Гертруда сидела, оберегая ее сон. Эмилия проспала долго: ведь всю предыдущую ночь она провела без сна. Проснувшись, она спросила, который час.
— Скоро будет четверть четвертого, — ответила Гертруда, посмотрев на часы.
— Так мы уже недалеко от Нью-Йорка, — сказала Эмилия, — где мы находимся?
Гертруда точно не знала; она вышла посмотреть.
У лестницы, ведущей на палубу, она услышала какой-то шум. Пока она поднималась по трапу, ее толкали со всех сторон; люди бежали куда-то с испуганными лицами. Уже выйдя на палубу, она увидела бледного, запыхавшегося человека, который кричал:
— Пожар! Горим!
Поднялась невообразимая суматоха, послышались стоны и крики; всеми овладело отчаяние. Кто-то звал на помощь; даже самые отважные теряли присутствие духа, понимая весь ужас положения.
Повсюду царили страх и смятение.
В самой середине судна, где от раскаленной в сумасшедшей гонке машины загорелись сухие доски, поднималось зловещее пламя; огненные языки взмывали высоко вверх.
Гертруда бросилась по лестнице, чтобы вернуться к Эмилии. Но вдруг две сильные руки подхватили ее, удерживая на палубе, и знакомый голос произнес:
— Гертруда, дитя мое, дочь моя дорогая! Не бойся, я не дам тебе погибнуть!
— Нет, нет, мистер Филипс, — закричала она. — Пустите меня! Надо спасать Эмилию!
— Где она?
— Она там, в каюте! Пустите меня к ней!
Он огляделся вокруг и сказал:
— Успокойся, дитя мое! Я спасу вас обеих.
И бросился в каюту.
Эмилия стояла на коленях, сложив руки и откинув голову: она молилась, с покорностью ожидая смерти. Когда мистер Филипс собрался поднять ее, она стала умолять его оставить ее и спасти Гертруду. Медлить было нельзя. Мистер Филипс подхватил ее на руки и вынес из каюты; Гертруда пошла за ними.
— Только бы добраться до носа парохода, — говорил он сдавленным голосом, — там мы спасены!
Но пробраться на нос нечего было и думать: дорогу преграждала стена пламени.
— Боже, — вскричал мистер Филипс, — поздно! Назад!
Они с трудом пробрались обратно в большую каюту.
До пожара пароход направлялся к берегу, но когда появился огонь, он налетел на скалу и разбился. Поэтому нос судна находился достаточно близко к берегу, и оттуда пассажиры легко могли спастись. Но те, кто находился на корме, оставались во власти двух одинаково грозных стихий.
Вернувшись в каюту, мистер Филипс выбил оконную раму и, выбравшись на борт, привлек к себе Эмилию с Гертрудой. Над окном висели канаты. Он схватил один из них и крепко привязал к борту.
— Гертруда, — сказал он, — я вынесу Эмилию на берег. Если огонь дойдет сюда, держитесь за веревку; наденьте на шею вашу синюю вуаль: это будет мне знаком, куда плыть. Я скоро вернусь!
— Нет, нет! — воскликнула Эмилия. — Пусть Гертруда будет первой!
— Тише, Эмилия, мы будем обе спасены, — спокойно ответила Гертруда.
— Держитесь крепче за мое плечо, Эмилия, — сказал мистер Филипс, не обращая внимания на ее протесты. Он снова взял ее на руки; Гертруда услышала, как они бросились в воду.
В этот самый момент кто-то обхватил ее сзади. Обернувшись, она увидела Изабеллу Клинтон; на коленях, обезумев от ужаса, она так вцепилась в Гертруду, что обе не могли двинуться с места, и кричала страшным голосом:
— О, Гертруда, Гертруда, спасите меня!
Гертруда хотела поднять ее, но не смогла. Не пытаясь спасаться сама, Белла в панике прятала голову в складках платья Гертруды, как будто защищаясь от огня, и чем ближе подходил огонь, тем крепче прижималась она к Гертруде, умоляя спасти ее.
Изабелла судорожно сжимала Гертруду, так что та ничего не могла предпринять для ее спасения; о себе Гертруда даже не думала.
Она посмотрела в окно и с радостью увидела, что мистер Филипс плывет обратно. Он доставил Эмилию на лодку и возвращался за Гертрудой.
Пламя уже так близко подошло к ним, что Гертруда ощущала его жар; обе девушки задыхались от дыма.
Тогда у Гертруды мелькнула мысль: мистер Филипс уже близко, и он спасет Изабеллу! Вилли любит ее, он будет оплакивать ее смерть…
— Мисс Клинтон, — сказала она строго, — встаньте! Делайте, что я скажу, и вы будете спасены.
Изабелла вздрогнула, но не пошевелилась.
Гертруда нагнулась и, отрывая от себя вцепившиеся в нее руки Беллы, прикрикнула еще строже:
— Изабелла, если вы сделаете, что я приказываю, через пять минут вы будете спасены; если же вы так и останетесь стоять, мы сгорим обе. Немедленно поднимайтесь и слушайте меня!
Изабелла с трудом поднялась и, глядя в спокойное лицо Гертруды, сказала дрожащим голосом:
— Что надо делать? Я попробую…
— Видите этого человека, который плывет сюда?
— Да.
— Он сейчас будет здесь. Держитесь крепко за эту веревку, а я потихоньку спущу вас в воду. Но подождите! — и, сняв свою синюю вуаль, она обвязала ей шею Изабеллы и набросила ей на голову.
Мистер Филипс был уже близко.
— Скорей, скорей, — кричала Гертруда, — или будет поздно!
Изабелла схватила веревку, но близость воды так же пугала ее, как и огонь.
Только новый язык пламени, ворвавшийся в окно, заставил ее поспешить; с помощью Гертруды она спустилась вниз по веревке. Мистер Филипс подоспел как раз вовремя: измученная, она уже не в силах была удерживать канат.
Гертруда больше не могла следить за ними. Огонь настигал ее; она задыхалась в черном дыму. Еще секунда, и огонь охватит ее. Нельзя больше медлить и колебаться. Она схватила веревку, по которой спустилась Изабелла, и бросилась за борт горящего судна. В тот миг, когда ее ноги коснулись холодной поверхности воды, огромное колесо тонущего корабля последний раз провернулось, и поднятые им пенистые волны унесли с собой легкое тело Гертруды.
Глава XLII
Томительная неизвестность
На даче мистера Грэма царит спокойствие.
Хозяин устал и от путешествия, и от пережитых за последние дни волнений. Он гуляет по аллеям своего сада, иногда останавливаясь, чтобы посмотреть, как подросло любимое деревце или какой-нибудь редкий кустарник. На лице его так и светится удовольствие от сознания, что он снова дома.
