Мистер Грэм встал и, опираясь на плечо дочери, подошел к Филиппу, стоявшему неподвижно, со скрещенными на груди руками: он не принял протянутой ему стариком руки.
Мистер Грэм обернулся к Эмилии и с горечью воскликнул:
— Я не могу порицать его! Я так виноват перед ним!..
— О да! — воскликнул Филипп. — Вы были более чем неправы! Вы погубили мою юность, разбили жизнь и запятнали мое честное имя!
Голова мистера Грэма склонялась все ниже и ниже под тяжестью его упреков.
— Нет, Филипп, нет, — возразил он. — Настоящий виновник был найден раньше, чем узнали, что я подозревал вас.
— Вы, значит, признаете, что это была ошибка?
— Да, да! Виноватым оказался мой главный конторщик. Это вскоре открылось, но, к несчастью, было уже поздно: вы исчезли. Согласитесь, что моя ошибка легко объяснима: этот человек двадцать лет служил у меня, и я верил в его честность.
— Ну, конечно, — возразил Филипп, — обвинение обязательно должно было пасть на меня…
— Я был неправ, Филипп, — ответил мистер Грэм, — но для этого у меня были свои причины… А теперь пожмем друг другу руки и забудем прошлое!
На этот раз Филипп не отказался, но рукопожатие его было холодно.
Мистер Грэм стал расспрашивать Филиппа о его жизни, и было видно, что он искренне интересуется судьбой пасынка.
Когда речь зашла о дошедшем до них слухе о его смерти, Филипп сообразил, что это было как раз в то время, когда он лежал в лихорадке и когда его хозяин сам потерял надежду на выздоровление Филиппа. Самое сильное впечатление на мистера Грэма произвело то обстоятельство, что девушка, воспитанная в его доме, оказалась дочерью Филиппа.
Уходя к себе в библиотеку, он несколько раз повторил:
— Какое удивительное совпадение!
Как только он вышел, тихонько открылась другая дверь, и Гертруда осторожно заглянула в гостиную.
Отец обнял одной рукой ее, а другой Эмилию и долго не отпускал их…
Было уже около полуночи, когда мистер Амори встал, чтобы проститься. Эмилия упрашивала его остаться, но он отказался.
— Филипп, — на прощание сказала Эмилия, — ты так и не помирился с моим отцом? Но ведь ты простишь его?
Помолчав немного, он ответил:
— Я прощу его, дорогая Эмилия. Со временем…
Гертруда проводила отца до дверей и пару минут постояла, глядя ему вслед; луна светила тускло, и вскоре его высокая фигура скрылась в ночной тьме.
Глава XLVIII
Вознаграждение
Дядя Труман был похоронен на сельском кладбище в окрестностях города. От дачи мистера Грэма до этого кладбища было мили полторы, не более. Здесь же в одной ограде были похоронены и мистер Купер, и миссис Салливан.
На этих могилах Гертруда пролила немало слез; каждую годовщину она украшала их свежими венками.
В это утро, почти через неделю после описанных событий, она вновь отправилась на кладбище, и всю дорогу ее не покидали грустные мысли о Вилли.
За эти дни Вилли был у нее дважды, но с каждым его визитом все больше ощущалась неловкость. Несколько раз Вилли пытался поговорить откровенно, но Гертруда избегала этого. Ей было неприятно вспоминать, как она увидела его в Саратоге с Изабеллой Клинтон, тогда как была уверена, что после возвращения он первым делом придет к ней. Она объясняла это себе только тем, что старая дружба больше не существовала для него. Гертруда уже стала тяготиться этими свиданиями. Огорчало ее и то, что Вилли не чувствовал себя счастливым, и она горячо жалела друга своего детства.
Скоро показались высокие сосны, росшие у входа на кладбище. Она шла по главной аллее, медленно поднимаясь на взгорок. Казалось, здесь было тише, чем обычно. Ни звука кругом, только изредка прощебечет птичка… Среди этой торжественной тишины ею овладело то печальное и возвышенное настроение, которое охватывает нас при воспоминании об умерших близких.
Она свернула на боковую дорожку, прошла по узкой тропинке и очутилась у огороженного участка, где покоились ее друзья.
Место было тенистое и уединенное, с одной стороны укрытое выступом горы; с другой стороны столетний дуб простер над ним свои густые ветви. Простенькая железная решетка заросла посаженным Гертрудой плющом.
Девушка присела на камень у могилы дяди Трумана и несколько минут сидела задумавшись; затем встала, открыв корзинку, высыпала на траву цветы и принялась плести венок. Когда он был готов, она положила его на могилку старого Тру; оставшиеся цветы легли на два других надгробия. Потом Гертруда достала лопаточку и принялась выпалывать сорную траву и окапывать украшавшие могилы растения.
Закончив работу, она присела отдохнуть и снова задумалась; мысли вереницей сменяли одна другую. В тот день сравнялось девять лет со дня смерти дяди Трумана, но он стоял перед ней как живой. Эти воспоминания снова навели ее на мысль о том, кто был неразрывно связан с этими светлыми днями. Она так была поглощена своими мыслями, что невольно воскликнула вслух:
— Дорогой дядя, голубчик, вот мы вместе с тобой, только Вилли уже нет с нами!
— О, Гертруда! — раздался рядом знакомый голос. — Разве Вилли виноват в этом?
Она вздрогнула и обернулась; перед ней стоял тот, о ком она все время думала.
— Герти, скажи, почему ты разлюбила меня?
В ответ она только заплакала.
— В чем моя вина? — горячо продолжал он. — Чем я заслужил это? Неужели в твоем сердце не осталось хоть маленького уголка для друга твоего детства?
— Вилли! — воскликнула Гертруда. — Что ты говоришь?
— Разве ты не знала, что я люблю тебя? Не из-за тебя ли я терпел и тоску разлуки, и тяжелый, часто непосильный труд? Я надеялся, что впереди меня ждет счастье с тобой!
— Вилли, — перебила его Гертруда, — честно ли с твоей стороны так говорить? Разве ты забыл…
— Нет! — с жаром ответил он. — Я не забыл, что насильно мил не будешь. Я не буду стоять у тебя на дороге. Я уеду, но помни, что где бы я ни был, я не забуду тебя, и что бы ни случилось, ты всегда найдешь во мне друга!
— Вилли, — удивилась Гертруда, — но ведь ты изменяешь Изабелле! Что же мне думать о тебе?
— Мисс Клинтон! Значит, и до тебя дошел этот слух, и ты поверила этой сплетне!
— Сплетне? О, Вилли! — вскричала Гертруда. — Ты хочешь сказать, чтобы я не верила своим ушам и глазам? Я все знаю! Не скрывай от меня ничего, Вилли, скажи мне правду! Неужели я не сто́ю твоего доверия?
— Я не понимаю тебя, Гертруда. Если бы ты могла заглянуть в мое сердце, то увидела бы, что оно принадлежит одной тебе. А насчет мисс Клинтон твои глаза и уши обманули тебя…
— Нет, Вилли! А как же твои ухаживания за ней, твоя грусть при ее отъезде и нетерпение в ожидании ее возвращения? Когда ты говорил, что эти несколько дней покажутся тебе вечностью?..
