Всё было готово, и в 11:21 мы расстыковались. «О’кей, Хьюстон. Это «Америка», – передал Рон. – Мы летим свободно. «Челленджер» выглядит просто прелестно».
«Проверка закончена, – доложил я. – «Америка» прекрасна».
Два маленьких аппарата в такой дали от дома вместе завернули за край Луны в 12:41. Рон перевел командный и служебный модули на более высокую околокруговую орбиту, а мы направились в противоположную сторону, снизив высоту в периселении еще на 15 км. Пока двигатель ревел у нас под ногами, я вспомнил, что руководители NASA говорили о нашем полете как о близком к пределу технических характеристик. Это не проблема. Всё, что я должен теперь сделать, это выполнить точную посадку в таком месте, где еще не бывал ни один человек.
В Техасе Барбара и Трейси посетили утреннюю литургию на базе Эллингтон. Жена Рона Джен и двое их детей, Хайме и Джон, тоже побывали в церкви на службе, а когда стало подходить время посадки, они пришли к нам. В течение долгого полета к Луне ни та, ни другая семья не была прикована к телевизору и получала лишь общее представление о положении в космосе из периодических сообщений NASA. Большая перемена по сравнению с ранними днями программы, когда жены и дети зависали над каждым словом из космоса! Но, конечно, так было до того, как полеты стали продолжаться долгие дни и ночи.
Теперь же пришло время главного представления, и Барбара обнаружила, что наша гостиная заполнена друзьями, которые хотят приобщиться к событию через телевизор. Двадцать пять человек жевали кукурузный хлеб и бобы, наблюдая, как «Челленджер» вычерчивает свой путь к Луне.
Барбара и Трейси сидели на полу, скрестив пальцы, слушали наши переговоры из динамиков и отслеживали события по поминутному плану полета, который был развернут на ковре. Моя мама устроилась рядом с телевизором, в экране которого отражались цветные огоньки наряженной рождественской елки, стоявшей в ближнем углу. Дейв Скотт и Алан Бин, ветераны лунных посадок, были под рукой, чтобы ответить на вопросы.
Барбара надела темный свитер с высоким воротом поверх широкой макси-юбки с эмблемой полета. Она не забывала улыбаться фотографу, но внутри нее росло какое-то неслышное напряжение, усиленное недостатком сна. Она сильно изменилась с полета «Джемини-9», когда NASA бросило ее на передний двор к журналистам, которые жаждали корма. Агентство не помогло в свое время женам приспособиться к переезду в Хьюстон и ни разу не сказало нашим девочкам, что они не обязаны встречаться с прессой, если не хотят. Это было просто такое дело, которое, как ожидалось, будет делаться без жалоб. К «Аполлону-17», конечно, Барбара была уже далеко не новичок и могла гораздо лучше контролировать происходящее в доме и около него. И всё же там было слишком много народу. Слишком много.
Место посадки лежало в северо-восточной части Луны, так что после появления «Челленджера» из-за невидимой стороны у меня было всего 15 минут на то, чтобы ЦУП мог проверить системы лунного модуля и дать нам разрешение на спуск. Эти несколько минут прошли быстро: мы с Джеком спешно отработали контрольные карточки, Хьюстон подтвердил, что на вид всё в порядке, дал нам короткий отсчет, и точно в назначенное мгновенье я запустил посадочный двигатель. Мы начали падение с орбиты, и я едва успел заметить, как мы прошли рекордную для меня отметку «Аполлона-10» на высоте 14,3 км, потому что мой взгляд был прикован к приборам, я старался впитать каждый нюанс поведения машины. Чтобы тяга ракетного двигателя замедляла нас, его пылающий конец был направлен в ту сторону, куда мы двигались, параллельно лунной поверхности, а внутри кабины мы летели ногами вперед и головой вниз.
Я сумел бросить взгляд вниз и немедленно узнал большую волнистую область, проплывающую под «Челленджером». Благодаря наземным тренажерам с обработанными на компьютере снимками полосы подхода к району посадки я знал эти места не хуже собственной ладони. Не было никаких сюрпризов при приближении к изрезанному плоскогорью, отделяющему Море Спокойствия от Моря Ясности. Я называл проплывающие внизу ориентиры, подтверждая, что мы идем правильной трассой к узкому входу в долину Тавр-Литтров.
Чтобы выровнять аппарат перед прилунением, когда ему придется коснуться поверхности четырьмя тонкими ногами, а мы будем смотреть вперед и видеть район посадки, я развернул «Челленджер». Теперь мы летели спиной вниз – всё еще параллельно поверхности, но глядя вверх. В течение нескольких следующих мгновений окна были заполнены лишь чернотой, подсвеченной солнцем.
Картина изменилась на высоте около 3700 метров, когда я начал поворачивать лунный модуль в вертикальное положение и уже мог что-то видеть в нижнем углу своего окна. Там был кратер Поппи – как раз в том месте, где мы ожидали найти этого малыша. «Боже, Гордо, это абсолютная феерия». «Челленджер» стал падать вниз, горизонт сделался плоским, и я разглядел депрессию Нансен, затем идущий от нее уступ и кратер Лара.
И когда мы неслись к этой враждебной планете, я увидел нечто, что стало бальзамом моей души. В середине 12-минутного спуска я сказал Джеку, взгляд которого тоже был прикован к приборам: «Мы можем два раза посмотреть в окно. Один сейчас, и второй, когда мы закончим разворот по тангажу». За окном было нечто весьма замечательное, и я не хотел, чтобы он пропустил это зрелище.
Он взглянул вверх. «Не вижу ничего, кроме Земли».
«Вот об этом-то я тебе и говорю».
«О’кей. Это старушка Земля», – ответил он и вернулся к приборам. Иногда я не мог понять Джека – но чего еще ожидать от ученого?
На высоте 2100 метров я медленно развернулся по тангажу, так что двигатель теперь работал почти перпендикулярно поверхности и замедлял наше движение, как в скоростном лифте. Этот маневр также перевел нас в вертикальное положение, что помогло мне восстановить равновесие. Земля теперь висела подобно цветному рождественскому украшению прямо в середине окна «Челленджера».
На этой самой Земле, где большинство горных цепей постепенно поднимаются в высоту, редко встречается возможность встать точно на уровне моря и смотреть на гору, которая возвышается на 2600 метров над тобой. Даже в Скалистых горах ты уже находишься на полутора километрах высоты, когда приближаешься к наиболее высоким пикам. На Луне жизнь устроена иначе.
Давний трепет исследователя захватил меня, когда я осознал, что мы вступаем в неизведанное, в terra incognita знаний, в такое место, где картографы древности писали: «За этим пределом водятся драконы». Мы шли на высоте кукурузника, опрыскивающего посевы. Мы проскочили над куполообразными Изрезанными холмами – некоторые из них достигали более мили в высоту – и с ревом вошли в восточные ворота испещренной кратерами лунной долины, более глубокой, чем Большой каньон, и окруженной горами, гребни которых были уже выше нас. «О боже! Давай, малыш… Боже, мы входим! О, малыш!»
Справа от нас резко вырос Северный массив, а слева возвышался Южный массив, поддерживаемый остатками какого-то давнего оползня – огромной полкой разбитых и сплавленных камней. Семейная гора блокировала дальний конец долины в пяти километрах от нас. Перед нею сидел эскарп Линкольна, подобный цепи каменной пехоты – разрыв в лунной поверхности, в восемь раз более высокий, чем любой утес Земли. Геологи надеялись, что там мы можем найти породы, происходящие с глубины до 80 км. Чудеса ожидали, когда мы откроем их. Короткий взгляд показал, что у меня еще много топлива, а мы уже танцевали над кратерами, и я с благодарностью вспомнил многие часы работы на тренажерах. То, что я видел перед собой, было знакомым и не пугало.
