За десять лет это стало слишком тяжело. В конце концов она попросила Рай Фёрлонг взять на себя на некоторое время бразды правления. «Я просто хочу побыть одна», – прошептала она своей лучшей подруге.
Но где? Снаружи дом находился практически в осаде репортеров, фотографов и доброжелателей. Внутри паслось два десятка человек, обсуждающих те поразительные события, которые происходят на Луне, и прислушивающихся к динамикам. Барбара незаметно ушла в спальню, затем в ванную, заперла дверь, включила музыку и встала под горячий душ лишь только для того, чтобы найти немного покоя. Под струей воды она забыла официальные манеры, давление победило ее, а уверенность в себе рухнула.
Барбара стойко перенесла испытания неудачным выходом на «Джемини-9» и кувырканием на «Аполлоне-10» над Луной. Но она хорошо знала, что случилось с Мартой Чаффи после гибели Роджера на Мысе, как раздавила Джинни Бассетт смерть Чарли в дни «Джемини», что испытала Мэрилин Ловелл, когда Джим мог не вернуться домой из «Аполлона-13», как чувствовала себя она сама, узнав о моей вертолетной аварии, и за эти годы она утешала слишком многих вдов астронавтов. Неважно, что она говорила на публике, – в душе Барбара знала, что в каждом полете кроется серьезный риск, и в этом – больше всего. Нечестно, что она не имела права бояться. И если бы я погиб в космосе, ей все равно пришлось бы пройти через хаос и остаться сильной, идеальной Миссис Астронавт. Мы все так горды им!
Накопленное за десятилетие напряжение собралось подобно грозовой туче и обрушилось на нее, и моя жена больше не могла этого терпеть. Барбара медленно свернулась в комок и заплакала. Она била по стене душа и выла в голос – в том тщательно выбранном месте, где никто не мог ее слышать. У женщин не бывает твердого сердца.
Через полчаса она вернулась в гостиную, вновь спокойная и ответственная.
Мы с Джеком натянули гамаки крест-накрест: он вдоль дна возле того места, где мы стояли, когда пилотировали лунный модуль, а я поверху, над конусом двигателя. Мои ноги торчали возле приборной доски, и я беспокоился о том, чтобы не задеть никакой переключатель. Лицо смотрело вверх в туннель, а скафандры пихали меня в спину. Черт, эта кабинка была маленькой. Вспомнилась стажировка на «Роаноке».
Мы чертовски устали и, чтобы создать себе ночь, закрыли окна фибергласовыми створками. Я должен был бы засыпать на ходу, но смог лишь задремать, прислушиваясь к тихому мелодичному жужжанию системы жизнеобеспечения, которая позволяла нам оставаться в живых, и к ровному дыханию и случайному всхрапу Джека во втором гамаке. Снаружи было невероятно тихо. Не шуршал ветер, не стучали капли дождя, не пели ни сверчки, ни лягушки. Ни дуновенья. С каждым часом, проведенным на Луне, нарастало чувство абсолютной нереальности. Я потянулся вперед и отогнул ближайшую створку, чтобы посмотреть, не изменилось ли что-нибудь. Неподвижный флаг по-прежнему блестел на Солнце, а Земля все еще главенствовала в угольно-черном небе. Нет. Здесь просто так всегда. Я вернул створку на место, помассировал больную ногу и безуспешно попытался отдохнуть.
Какая потеря времени! Мой мозг был в смятении, и я лежал в гамаке совсем без сна. Я был измучен физически и умственно, но чувствовал, что негоже лежать на боку в нижнем белье, когда рядом, за этим маленьким люком, простирается огромная Луна, которую надо исследовать. У нас оставалось лишь около 60 часов, причем время шло неравномерно. Когда мы были снаружи, часы летели галопом, а внутри корабля стрелка, казалось, не движется вообще, и во время отдыха они шли агонизирующе медленно. В конце концов мы заснули.
Через восемь часов ЦУП поднял нас на ноги бурным «Полетом валькирий» Вагнера. Было 12 декабря, 13:48 техасского времени. Пока мы спали, янговский гараж «Сделай сам» в Хьюстоне выдал способ собрать запасной брызговик. Инженеры сложили четыре геологические карты в виде прямоугольника размером 38×51 см и толщиной не больше детской маски для Хеллоуина. Они проклеили скотчем швы и использовали винтовые зажимы от аварийного светильника, чтобы приделать его к остатку первоначального брызговика. Джон продиктовал мне всю эту долгую процедуру, и она удалась, но к тому времени, когда мы смогли двинуться на ровере в путь через Тортилья-Флэтс, мы были уже на 84 минуты позади графика нашего второго семичасового выхода.
Несколько геологов считали, что с этого момента я должен был стать лишь таксистом Доктора Камня и сдать роль лидера Джеку. Еще чего захотели! Я был готов предоставить Джеку большую свободу, потому что доверял ему безговорочно, но на кону стояло слишком многое, и моя работа заключалась в том, чтобы следить, чтобы всё заканчивалось настолько успешно, насколько это возможно. Сбор образцов необходим, но дел у нас было намного больше.
Так или иначе, между нами имелось важное различие. Доктор Камень работал в Центре управления полетом и в научных лабораториях, а я был летчиком. Джек полагал, что если что-то случится, ребята в ЦУПе вытащат нас отсюда. Я же знал по опыту множества опасных посадок на авианосец, что хотя люди за пультами и должны помогать нам, но в конечном итоге не они пилотируют самолет. За штурвалом сидел я, и ответственность за то, чтобы вытащить отсюда наши задницы, в конечном итоге лежала на мне.
Кроме того, точно так же как Джек стал довольно хорошим пилотом, я сделался совсем недурным лунным геологом и мог вглядываться в каменный «лес», пока он изучал отдельные булыжники. В результате мы стали чертовски удачной парой: Джек точно анализировал детали, а я давал общее описание.
Мы достигли первого пункта назначения – так называемой Дыры в стене у подножья Южного массива
[179] – проехав с уклоном набок по крутому склону, объезжая кратеры и валуны, и наша телекамера фиксировала ухабистый, неровный рельеф. При одной шестой земной силы тяжести ровер, казалось, того и гляди перевернется, так что я следил, чтобы Джек всегда был ниже по склону. В течение часа мы изучали камни, которые скатились в древние времена с 2600-метровой горы, получая тем самым высокогорный материал без необходимости самим лезть на вершину. На самом деле мы напали на такую геологическую сокровищницу, что Хьюстон позволил затянуть пребывание там до максимума, и мы всё равно с сожалением покинули столь многообещающее место.
Эта дилемма – следует ли оставаться надолго в хорошем месте или идти к следующему, которое может оказаться еще лучше, – неизменно возникала в каждой лунной экспедиции, и ученые в задних комнатах ЦУПа ожесточенно спорили о том, что следует делать.
Выполнив некоторые эксперименты с переносным гравиметром и с электрическими свойствами грунта, мы выехали к следующей стоянке, к валу небольшого кратера Лара в нескольких сотнях метров к северу от основания уступа Ли. Мы летели вниз по склону так быстро, что я поставил рекорд скорости ровера – почти 18 км/час.
И снова мы так сильно отстали от графика, что на нас давили с целью сделать как можно больше в оставшиеся минуты. На некоторые эксперименты время добавляли, отбирая его у других, и мы с Джеком бродили враскоряку, как пара грязных слонов, бурили, гребли граблями, брали совком камни и прочие образцы, и все страшнее выматывались, стараясь угодить всем и каждому. Скоба телекамеры ослабла, и Джеку приходилось крепко держать ее во время езды. От этого его руки сводило судорогой, и он не мог работать в полную силу.
