Я зафиксировался в кресле одноместной «пантеры» F-9F, заслуженной машины времен Корейской войны, с заплатками на местах старых пробоин, и в первый раз взялся за рычаги управления странного самолета, у которого сзади не было второго сиденья. Они выдали мне самолет и руководство о том, как на нем летать, да еще немного инструкций в классе, а затем отошли в сторону и сказали: «О’кей, теперь он твой». Вот теперь я понимал, что прибыл служить летчиком. Я достиг нового уровня, и хотя я все еще ни разу не сел на авианосец, этот момент становился всё ближе.
Давно прошли те дни, когда передо мной рычал пропеллер T-28, и я ощущал медленные движения учебного самолета. «Пантера» была настоящим реактивным истребителем, и меня удивляло, насколько тихая это машина. Завывающий двигатель стоял далеко позади, и лишь приглушенный шепот его проникал в мой летный шлем. Эта прилизанная машина темно-синей окраски реагировала на малейшее прикосновение и двигалась так, как будто была частью меня самого. Кабина находилась в самом носу самолета и давала мне ощущение скольжения по небу. Я обнаружил, что могу использовать для управления мягкие движения пальцами, не зная, насколько важным будет это чувство инстинктивного полета, когда я окажусь на вершине ракеты «Сатурн V» или при посадке лунного модуля на Луну. Тогда главное ощущение состояло в том, что я лечу на острие весьма смертоносной стрелы.
Опасность всегда присутствует в такой профессии, не прощающей ошибок, и даже в ходе углубленной подготовки некоторые молодые пилоты погибли, пытаясь покорить как раз такую породу металлических птиц, на которых теперь летал я. Но я не позволил себе беспокоиться по этому поводу, потому что был уверен, что справлюсь. Аварии случались исключительно с другими людьми, и обычно потому, что они сделали какую-то глупость. Черт возьми, на самом деле мы все совершали ошибки, просто некоторым повезло больше, чем другим.
На моей репутации не было никаких пятен аккурат до последнего полета в учебной программе. За каждый вылет ставилась отметка, и плохая работа оценивалась словом «сбит», но с возможностью повторить задание еще раз. С самого первого раза, когда я залез в кабину, я никогда не был даже близко к провалу. Это оставалось уделом других, более смертных, по крайней мере, я так думал. Однако все изменилось в последнем полете, когда четверо обучаемых, в том числе некий Сернан, вылетели на «пантерах» на самые обычные стрельбы. Нашей целью был длинный баннер, который тянул за собой другой самолет. Мы много воображали о себе, и потому решили расстрелять этого ублюдка на лоскуты, и излохматили длинную полосу рекордным образом. Мы налетали сверху, снизу и из-за самолета инструктора, который тянул баннер, отстреливались настоящими снарядами и заставляли его подпрыгивать всерьез. Он был морским пехотинцем, напрочь лишенным чувства юмора, и наша выдающаяся работа его не впечатлила. Он выставил нам всем провальную оценку и приказал повторить упражнение на следующий день, что позволило нам вновь покувыркаться в небе. На этот раз мы были более вежливы, чтобы не огорчить инструктора вновь.
Я выпустился третьим в группе, и ВМС предоставили мне выбор вида и места службы. Я выбрал одномоторный штурмовик, потому что хотел летать низко и быстро и сбрасывать бомбы на цель, и Западное побережье США, потому что боевые походы в экзотические страны Азии выглядели привлекательно.
В феврале 1958 года я закинул пожитки в кузов своего «шевроле» с открытым верхом, настроил приемник на какой-то рок-н-ролл и отправился через всю страну в Сан-Диего, где располагалась авиастан-ция ВМС Мирамар, истребительная столица США. Будущим поколениям это место станет известно по имени из двух слов: Top Gun
[22]. По прибытии, посмотрев, как истребители и штурмовики ВМС поднимаются в ослепительно яркое сияние калифорнийского солнца или кружат над посадочной полосой, я понял, что, пожалуй, не смогу стать здесь королем неба. А поскольку я был бесправным новичком, мне досталось скучное место дежурного офицера эскадрильи – хозяйственная должность, обладатель которой отвечает на телефонные звонки, перекладывает бумажки и следит за тем, чтобы на остальных не упала крыша. В первый день моего дежурства это едва не случилось: прогремело первое в моей жизни землетрясение, которое встряхнуло ангар, заставило полосу пойти волнами и напугало до ужаса дежурного офицера эскадрильи. Это был знак будущего – предупреждение о том, что моя жизнь не будет простой. Господь как бы сказал таким способом: «Добро пожаловать в реальный мир, цыпленок».
5
Ангелы-альбиносы
Итак, я – «крепкий орешек», я раскалываю небо Калифорнии на скорости 930 км/час на высоте всего 15 метров над ящерицами и кактусами плоской пустыни, полностью сосредоточенный на том, чтобы отправить точно в цель ядерную бомбу, подвешенную к брюху моего FJ-4B «Фьюри», что означает «ярость». Я должен подойти к контрольной точке на 550 км/час, набрать скорость 930 км/час и потянуть ручку на себя, и тогда четырехкратная тяжесть вдавит меня в кресло, размажет в блин и будет играть в жмурки с моими глазами. Я лечу строго вверх по так называемой «петле идиота», нажимаю кнопку и сбрасываю бомбу. Теперь разворачиваю «фьюри» на снижение и вдавливаю педаль газа в самое днище, заставляя самолет двигаться быстрее, чем могли себе представить его конструкторы. Я прижимаюсь к земле и жарю от того места, где бомба проходит вершину параболы и начинает свое смертельное падение на землю. Теперь мое дело – обогнать ударную волну и ослепляющий свет близкого ядерного взрыва, кольца неимоверной силы, которые могут вытряхнуть меня из небес. Получится или нет? Кто знает… Слава богу, мне не пришлось это выяснить на практике.
Такова была жизнь пилота-штурмовика во время Холодной войны. В этот конкретный день, когда я несся сквозь чистую синеву Южной Калифорнии, предстоял лишь учебный сброс, бомба была макетом, а путь к «яблочку» отмечали деревянные вешки сечением 5×5 сантиметров, вбитые среди камней и песка. Каждая из них была менее четырех метров в высоту и вкопана на полметра с лишним, так что лишь три метра торчали над поверхностью. Отправляясь на сброс, я спускался до высоты бегущего сурка, чтобы улучшить точность попадания, а если бы это была реальная атака – избежать обнаружения радаром. Если они не увидят меня, они не смогут меня сбить. Я летел так низко, что, когда появлялась очередная вешка, я приподнимал самолет, чтобы пройти над ней, как бегун на дистанции с барьерами. Забавно, но слегка глупо. Лишь ребенок, только что дорвавшийся до летной подготовки, будет делать это.
Реактивный самолет – это чистая, плавная скорость. Поверхность усвистывает назад неясными коричневыми пятнами, а я смотрю за приборами и отрабатываю встряхивающие порывы ветра. Хряп! Толчок! Моя «фьюри», несущаяся на 930 км/час, сносит верхний фут одной из вешек. Я чувствую удар и знаю, что что-то задел, но самолет продолжает лететь и ни один из предупредительных сигналов не мигает. Я поднимаюсь на безопасную высоту и разворачиваюсь, чтобы приземлиться в Эль-Сентро, где мурлыкающая «ярость» благополучно опускает меня на землю.
