В течение четырех дней мы с Томом выкладывали всю подноготную на магнитофонные пленки, потом улетели домой в Хьюстон, и там Ал Шепард, Ледяной командир, глава Отдела астронавтов, прогнал нас через еще одну неделю допросов. Шепард, который некогда был самым известным человеком в Америке, на мой новый статус знаменитости плевать хотел. И не важно, что я мог сказать – я чувствовал, что этот выход висит над моим будущим подобно гильотине. Еще тяжелее, чем ответить за свои действия, было признаться Шепарду, что я встревожен случившимся. У этого человека с нытиками разговор короткий.
Тем временем высшее руководство программы давало СМИ совершенно правильные разъяснения. Боб Гилрут, директор Центра пилотируемых кораблей, заявил, что полет «Джемини-9» был исключительно успешным, невзирая на все осложнения, и что мы можем много узнать «из непредвиденных вещей». Чак Мэттьюз, менеджер программы «Джемини», подвел итоги лучше всех. Он сказал, что мы находимся «в стадии летных испытаний в отношении космоса», во время которой положено делать ошибки и учиться на них. «И прогресс достигается», – заверил он, приведя в качестве примера наши успехи в области встречи на орбите и способность управлять кораблем на спуске, чтобы приземлиться близко к цели. Что же касается моего выхода, они до удивления тщательно выбирали выражения. Врачи заявили, что озадачены тем фактом, что астронавты во время работы в открытом космосе устают быстрее, чем в условиях земной тяжести. Они использовали множественное число, но поскольку я был единственным астронавтом, который делал в космосе какую-либо работу, было нетрудно понять, о ком идет речь.
Мне также стало известно о разговорах, которые вели в своих кабинетах за закрытыми дверями мои приятели-астронавты. Те же, кто язвил в отношении Армстронга и Скотта за их работу на «Джемини-8», теперь целились мне в задницу, намекая, что если бы на орбите был Чарли Бассетт, или Майк Коллинз, или Дик Гордон, или любой из хорошо подготовленных летчиков-испытателей, привыкших аккуратно разруливать неожиданные проблемы, возможно, дела бы пошли иначе. Сернан, в конце концов, лишь один из середняков, который по чистой случайности прыгнул вверх по графику полетов и, наверное, оказался не в своей лиге.
Во время детального разбора стало ясно, что работа в космосе принципиальным образом отличается от того, что ожидалось, и я пришел к пониманию, что мой выход, в общем-то, оказался уникальным. Тем не менее молчаливая критика была направлена на меня, и самозваные судьи сумели заронить семя сомнения даже в мои мысли: а что, если проблема действительно во мне? Я с трудом сдерживал бешенство, но до того, как будут сделаны какие-либо официальные выводы, мог только молчать и ждать.
Барбара и Трейси встретили меня на базе Эллингтон, когда мы прилетели с Мыса, и я сгреб в охапку свою трехлетнюю малютку и поцеловал жену. Пока мы ехали домой по знакомым улицам, я узнал, что течет кран и его нужно починить, что Трейси поцарапала коленку в детском саду и что надо что-то срочно делать с лужайкой, по которой потопталась пресса. Из научно-фантастического романа Айзека Азимова я вернулся в обычные домашние хлопоты, и нашел в этом успокоение. Господи, как же хорошо дома.
Относительно моей работы в космосе могли быть сомнения, но Барбара нанесла упреждающий удар еще в день приводнения. В белом летнем платье, словно идеальная Миссис Астронавт, она сказала репортерам, что хотя за время полета и сгрызла все свои ногти, но оба мы хотим, чтобы Джин полетел снова. «Это его работа. И это лишь начало нашего пути к Луне». Ее слова и снимки нашей дочери в красно-бело-синем морском костюме дали космическому агентству хорошую прессу в момент, когда оно очень нуждалось в этом.
Конгресс существенно сокращал бюджет NASA, и предстояло уволить примерно 60 тысяч человек, половина из которых была занята исследованиями и разработками, потому что по некоторым контрактам федеральное финансирование прекращалось. Соревнование за бюджетные деньги обострялось, и публичный облик NASA становился более, а не менее важным. Маленькая девочка в цветах американского флага давала неплохой глоток добрых чувств для страны, которая на других важных фронтах отступала.
В Миссисипи в день нашего приводнения участник марша за гражданские права Джеймс Меридит был ранен из засады, после чего арестовали белого человека. LBJ пытался смягчить нарастающий бунт черных новыми программами Великого общества.
Во Вьетнаме наши пилоты наносили жестокие удары по северовьетнамцам, но военная машина Ханоя не несла от этого особого урона. Примерно в то самое время, когда меня встречали как героя после полета «Джемини-9», мой приятель Фред Болдуин был дважды сбит и получил серьезные ранения. Боб Шумахер тосковал в ханойском «Хилтоне» в качестве военнопленного. Рон Эванс, пришедший на подготовку в отряд, о Вьетнаме не рассказывал, а мой приятель Скип Фёрлонг собирался вот-вот отправиться на войну. Я строил картину происходящего по газетам, но для меня было вполне очевидно, кто на самом деле является настоящим героем.
С такими заголовками стране были нужны добрые новости, и эта работа досталась NASA и его астронавтам. Казалось, что больше ничего хорошего не происходит, а вот в космической гонке мы выглядели неплохо – мы уже опередили Советы по количеству пилотируемых полетов, тринадцать против восьми; во встречах на орбите – пять против нуля; наконец, Сернан и Уайт вместе набрали 2 часа и 36 минут в открытом космосе против 12 минут Леонова.
Разбор продолжался, и все больше свидетельств указывало на то, что мы просто не предвидели проблем, с которыми столкнутся астронавты, если попытаются работать в космосе, а не просто гулять там. Я почувствовал, что ситуация стала меняться в мою пользу, когда д-р Чарлз Берри отметил: «Сложность физической работы в наддутом скафандре оказалась одним из больших открытий этого полета». Берри и астронавты обычно оказывались по разные стороны баррикад, а теперь он согласился со мной, и это было очень важно. В конечном итоге фокус дискуссии сместился в сторону того, как решить проблему, и я смог расслабиться.
В конце июня я оказался в Чикаго и в Беллвуде в роли, которую не мог себе вообразить. С момента приземления в Международном аэропорту О’Хара и до отлета тремя днями позже меня приветствовали как легендарного воина, вернувшегося с чужих берегов. Очень мягко говоря, размах встречи дома был для меня сюрпризом.
Под песню Синатры My Kind of Town, исполняемую оркестром пожарной охраны Чикаго, Барбара, Трейси и я сошли с трапа принадлежащего NASA «Гольфстрима». Нас обняли мама и папа и приветствовал мэр Чикаго Ричард Дейли. Кортеж домчал нас до Беллвуда, где все 55 фонарных столбов украшали флаги, а наш маленький дом по Маршалл-Стрит, 939 был окружен тысячью поклонников. Город выпустил в мир тощего студента и получил космического героя – чем не повод для праздника!
Повсюду стояли модели космических кораблей, почти над всеми домами в Беллвуде развевался американский флаг, и едва ли не каждый из 23 000 жителей размахивал еще одним. На следующий день на удушающей жаре примерно 200 тысяч человек выстроились вдоль маршрута парадной процессии, кое-где в шесть рядов. В памяти сильнее всего отпечатался старичок в шляпе Американского легиона, стоявший у обочины с маленьким флажком. Я понятия не имел, кто он, но он нашел время прийти, отстоять на солнцепеке и приветствовать человека в два с лишним раза моложе его.
