Фей предупредила Барбару, что пережить второй полет будет тяжелее, чем первый. Душевный подъем быстро уступил место тревоге, затем пришло ощущение реальности, и Барбара обнаружила себя одинокой в доме, полном гостей и с засорившимся водопроводом. Поздними вечерами, когда все остальные спали, она в одиночестве вслушивалась в ЦУПовский динамик, плотно сжимая бокал с коктейлем, который помогал выдержать долгие часы в напряжении.
Когда я передал в Хьюстон, что полет вокруг Луны – это пара пустяков, Барбара не согласилась: «Для меня это определенно не пара пустяков». Ее слова не на публику были намного острее. Да, ее мать и Рай Фёрлонг могли подержать ее за руки, Дейв Скотт и Расти Швейкарт – ответить на технические вопросы, жены других астронавтов – оказать поддержку. Однако она должна была пройти этот путь одна. Я был ее мужем, а не их, и она не могла найти себе места. «Я понимала, что есть миллион всего, что может пойти не так, – сказала она мне позже. – Я не знала, увижу ли тебя снова».
Когда мы начали неуправляемо вращаться над лунной поверхностью, ее нервы, и до того напряженные до предела, едва не дошли до срыва. Она повернулась к Дейву Скотту и взмолилась: «Что они делают? Неужели они упадут?» Дейв, конечно, знал лишь то, что выкрутасы «Снупи» абсолютно точно отсутствуют в плане полета, но, к счастью, этот эпизод быстро закончился. К тому времени, как мы вырвались из цепкой лунной хватки, выполнив маневр TEI, и оказались на пути домой, морщины беспокойства вокруг глаз Барбары стали еще глубже.
Она играла предписанную роль для прессы, но позднее писала близким подругам, что, наверное, во время всех этих передряг выпила слишком много спиртного. В момент приводнения в доме на Барбуда-Лейн открыли шампанское, и Барбара даже произнесла тост или два за успех полета, но Джеки Этчли смотрела на все это осуждающе. «Думаю, она слишком много тостует», – заметила ее мать. Барбара не отрываясь следила по телевидению за спасательной операцией, и когда я позвонил ей с авианосца, то услышал, что ее голос дрожит.
Далеко от Хьюстона, в городе моих предков Висока-над-Кисуцоу в Чехословакии, маленький телевизионный экран мерцал в комнате, заполненной счастливыми словаками. Одним из них был Имрих Чернян, как и я, праправнук Андрея Черняна, в честь которого назвали моего отца. Имрих поднял свой бокал и тоже произнес тост: «Они вернулись на родную планету. Давайте выпьем за нашего космонавта!» Позже он втихомолку жаловался, что «у Юджина теперь появляется все больше и больше родственников».
С десяток часов потребовалось на перелет из Паго-Паго на авиабазу Нортон вблизи Лос-Анджелеса, дозаправку и дальнейший путь на базу Эллингтон, где мы приземлились во вторник 27 мая около 11 часов утра. Нас встречал Дик, а с ним Уолли Ширра, Донн Айзли, Джек Шмитт и прочие астронавты, а также военный оркестр, который грянул «Глубоко в сердце Техаса». Сотни гражданских толпились вдоль ограды базы.
Я первым выбрался из самолета, игнорируя трап, который свешивался с огромного C-141, и спрыгнул на полосу, чтобы на несколько секунд раньше встретиться с семьей. Одетая в белое Трейси бросилась ко мне, я взял ее на руки, а она крепко ухватила меня за шею. В это мгновенье подбежала Барбара. Я притянул ее к себе, и мы превратились в остров плачущих Сернанов. Я надел им на шеи цветочные гирлянды с Самоа. Черт побери, как здорово вернуться! Завтра начнутся 11 дней детальных послеполетных отчетов, но остаток этого дня был мой, и я мог радоваться вместе со своими девочками.
Этим теплым звездным вечером мы вышли на задний двор дома. Я поднял на руки шестилетнюю дочь, все еще очарованный ее свежестью, и показал на Луну. Как же объяснить ей, что именно я сделал? И все-таки она была уже не маленьким ребенком, в сентябре должна пойти в первый класс. Наверное, она поймет, если я буду тщательно подбирать слова, потому что я хотел, чтобы она запомнила эту минуту.
«Мелкая, – сказал я, – твой папа и мистер Стаффорд улетели на «Снупи» к Луне. Ты знаешь, это далеко в небе, там, где живет Бог. Твой папа был ближе к Луне, чем кто-либо раньше».
Она подумала немного над этой информацией, накручивая локон волос на маленький пальчик и, быть может, вспоминая те случаи, когда я разочаровал ее в прошлом, и ответила: «Папа, теперь, когда ты был на Луне, когда же ты собираешься взять меня с собой в поход… как обещал?»
Это было все равно, как если бы она ударила меня камнем. Я пытался произвести впечатление на мою маленькую девочку, а она напомнила мне о чем-то намного более важном, чем слушать папины разговоры о полете на Луну. Моя юная дочь только что вернула меня обратно на Землю, и мир громких «ура» утратил свою важность и стал почти бессмысленным. Ей нужен был папа, а не астронавт. Господи Иисусе, подумал я, ведь есть в жизни что-то намного более важное и ценное, чем полет на Луну, и я сейчас держу его в руках. Я вспыхнул от злости на самого себя. Я так долго смотрел на Луну, что упустил из виду свою семью? «Скоро, мелкая, скоро, – сказал я ей и обнял. – Мы скоро пойдем в поход». Черт возьми, это было обещание, которое я собирался выполнить.
По дороге домой с базы Эллингтон Барбара фыркнула: «А ты там вел себя не слишком прилично, не правда ли?»
«Ты о чем?» – спросил я, не понимая, что она имеет в виду.
«А ты знаешь, что ты в прямом эфире произнес «сукин сын»?»
«Нет. А такое было? – удивленно спросил я. – Это когда?»
И она поведала мне историю о том, как я ругался при включенном микрофоне, и это слышали миллионы людей. «Твой голос был громким и четким», – сказала она, и мы посмеялись над этим.
«Ладно, если ты так утверждаешь, то, наверное, я такое действительно сказал. В ту минуту дела были не слишком хороши».
Она откинулась в кресле и закрыла глаза. «Я не знала, что происходит, – сказала она, и я услышал в ее голосе подавленное напряжение. – Всё случилось так быстро, и никто так и не объяснил этого мне».
Подъезжая по знакомым улицам к дому, я снова подумал об этой Луне, вращающейся буквально за окном посадочного аппарата. «Это было смертельно опасно, солнце. Наш «Снупи» вышел из-под контроля». От одного лишь воспоминания у меня по коже поползли мурашки. «Черт побери, если говорить честно, я был напуган до смерти».
Барбара посмотрела на меня в изумлении, не веря, что она действительно это слышала – что я сказал, что чего-то боялся. Я улыбнулся ей и добавил: «Только никому не говори».
Я не знал этого тогда, но мои чертыханья в момент сильнейшего стресса уже сдвинули лавину критики.
Много воды утекло с того времени, когда люди из службы NASA по связям с общественностью заменили разочарованное «О, shit» Тома Стаффорда при отмене старта «Джемини-9» на неуместное «Чушь какая». На «Аполлоне-10» мы говорили так, как привыкли, и наша речь была пересыпана весьма приземленными англо-саксонскими выражениями.
Когда один из нас произнес вслух слово из четырех букв, молодая машинистка в Хьюстоне, которая записывала на лету наши переговоры, вскочила из-за пишущей машинки, как будто ее ударило электрическим током. NASA разрешило ей напечатать вместо этого «черт», чего раньше тоже не допускалось. Товарищи-астронавты, уставшие выполнять опасные полеты и в то же время следить за каждым своим словом, были довольны. Это был еще один знак того, что мы возвращаемся в реальный мир.
