– Почему никто не встречает? – спросил он тем самым своим официальным тоном, сразу отгораживаясь и проводя черту между собой и этой русалкой с младенцем.
Она посмотрела на него как-то странно, кажется, даже с испугом.
– А кто должен? – спросила сдавленным шепотом.
– Муж. – Он уже и не рад был, что затеял этот разговор. Надо было высадить и по газам.
– Нет его. – Нина поежилась.
Чернов чуть было не спросил, нет в доме или нет в принципе, в глобальных, так сказать, масштабах, но в последний момент прикусил язык. Не его дело.
– Нас никто не ждет, – прозвучало обреченно, словно сидела сейчас рядом с ним не самостоятельная дамочка, а сирота казанская. Две сироты. – А не мог бы ты… – Она посмотрела на Чернова этим своим с прозеленью взглядом, с мольбой посмотрела.
– Что? – Он не хотел, но, похоже, придется.
– Зайти с нами в дом.
И вот тут бы спросить зачем, но Чернов не стал. Он молча выбрался из машины, так же молча распахнул перед Ниной дверь, вытащил из салона малого. Малой, кажется, задремал в пути. А может, просто устал от ночных приключений. Был он вялый и сонный, тулился к Чернову кудрявой головой, посапывал.
– Веди, – сказал Чернов с тоской в голосе.
А она не вела. Она стояла напротив и смотрела на него так странно, словно он сделал что-то до крайности необычное.
– Что? – спросил он с закипающим раздражением.
– Ты его держишь на руках.
– Хочешь сама подержать?
Она мотнула головой, как-то решительно и одновременно отчаянно.
– Он не идет к чужим людям. Он вообще не идет к людям.
– Значит, у меня скрытый педагогический талант. – Чернову вдруг стало приятно от этих ее слов. Будто он не мальчишку-аутиста на руках держал, а бенгальского тигра приручил. – Так мы идем?
Они пошли. Первой шла Нина. Шла осторожно, будто с неохотой. Следом Чернов с малым. Шел и боролся с острым желанием придать ей ускорения или, на худой конец, ускориться самому. Происходящее казалось ему медленным и тягучим, как глубокий, наполненный кошмарами сон. Здесь не было кошмаров и монстров, здесь все было если не привычным, то как минимум знакомым. Откуда же тогда это тягостное чувство? И что с муженьком? Или не так! Или правильнее спросить, кто ее избил?
Он бы и спросил, будь они хоть мало-мальски знакомы, но спасение на водах, по нынешним временам, недостаточно веский повод для знакомства и задушевных бесед.
В доме царила тишина. Чернову она показалась настороженной. Дом затаился и наблюдал.
– Вы живете одни?
– Здесь? – Она обернулась, снова глянула на него как-то странно.
– Здесь. – Он кивнул. Наверное, тень ему показалась. Ожидал увидеть русалкиного мужа, вот и примерещилось.
– Одни, – ответила она с явной неохотой, словно он спросил о чем-то неприличном, а потом принялась обходить дом. Медленно, комната за комнатой. Даже в кладовку и ванную с туалетом заглянула. Кого искала? Может, наврала, что живет без мужа. Может, муж опомнился, осознал, что натворил, и сделал ноги? Вот только нет в доме следов мужика, Чернов специально посмотрел. Ни мужика следов, ни каких других. Он и сам не понимал, какие следы пытается найти, но избавиться от тягостного, свербящего в затылке чувства не мог, как ни старался. За ними наблюдали, следили за каждым шагом. Вопрос – кто?
Чернов осторожно положил малого на разобранную кровать, осмотрелся. Спрятаться в этой комнате было ровным счетом негде. Разве что в здоровенном платяном шкафу. Шкаф, кстати, из массива, явно антикварный и недешевый. И настенное зеркало в резной раме тоже антикварное и дорогое. Даже странно, как эти винтажные вещицы сохранились в долгие годы пустовавшем доме. Странно, как сам дом сохранился, если уж на то пошло. Вот в своем собственном Чернов сразу же установил охранную систему. Жить на Темной воде постоянно он не планировал, а зимой в этой глуши за домом нужен нормальный присмотр.
Пока он раздумывал об охранных системах, Нина на цыпочках подошла к закрытому шкафу и рывком распахнула его створку. Кого она там планировала найти?
Кого бы ни планировала, ничего не вышло. В платяном шкафу, как и полагается, висели платья. Спрятаться там было просто негде. Да и некому, если отринуть наконец паранойю и призвать на помощь здравый смысл. А она вздохнула с явным облегчением. Чернов тоже вздохнул. Странный дом, странная девчонка. Малой-аутист выглядит самым нормальным во всей этой истории. Может, даже нормальнее самого Чернова.
– Все? – спросил Чернов раздраженно. Не нравились ему такие вот иррациональные размышления.
– Все, – ответила Нина и улыбнулась одними губами. Это была мертвая, ничего не выражающая улыбка не русалки, а утопленницы. Дурдом…
– Тогда я пошел.
– Иди.
В этот момент ему показалось, что попросись он на постой, она бы обрадовалась. Да что-то не хотелось ему оставаться. Не любил он сложносочиненных дамочек, а эта была очень сложносочиненная.
– И… спасибо тебе.
– И… пожалуйста. Присматривай за малым в следующий раз получше, двери, что ли, запирай на ключ.
Получилось некрасиво. По-менторски получилось. Словно он имел право вот так ее поучать. У нее – сын, а у него из домочадцев только кактус.
– Хорошо, присмотрю. – А она не обиделась. Она пятилась к входной двери. Выглядело это так, словно вот прямо сейчас она раскинет в стороны руки, станет в дверном проеме и заорет дурниной: «Не пущу!»
Чтобы не встала и не заорала, Чернов поспешил ретироваться. К джипу своему направился почти бегом, аж самому смешно стало. А когда завел мотор, обернулся, глянул на темные окна. Никаких теней, никаких посторонних мужиков. Померещилось от недосыпа и интоксикации кислородом!
* * *
Темка спал. На лбу его выступили капельки пота, а маленькие пальцы перебирали во сне край пледа. Нина дорого бы дала, чтобы узнать, какие сны сейчас снятся ее сыну. Ее и саму клонило в сон. То ли от пережитого, то ли от выпитого виски, но ей нельзя засыпать. А еще, кажется, им с Темкой нельзя оставаться в этом доме.
Она не знала, в доме ли дело или в озере, в этой темной мертвой воде, но страх крепко держал за горло когтистой лапой, той самой когтистой, пахнущей псиной лапой, что оцарапала ей руку. Нина стащила с плеча халат Чернова, подошла к зеркалу, посмотрела на плечо. Рана оказалась длинной и достаточно глубокой. Поперек ее пересекали аккуратные стежки. Но кровь больше не шла, наверное, это хороший знак.
– Это не зверь, – сказала она той, что вместе с ней разглядывала рану по ту сторону зеркала. – Это какая-то ветка. Я поранилась, когда плыла. Зацепилась за что-то в темной воде.
Думать про ветку было проще, чем про неведомого зверя. У Нины даже получилось убедить себя в том, что никакого зверя не было вовсе. Если бы в окрестностях рыскали волки, Яков предупредил бы. Наверное.
