– Бери, – сказала Шипичиха голосом смертельно усталого человека, а потом добавила: – Тащи их из воды! Да побыстрее!
Нина уже рвалась к сыну. Чернов поймал ее за шкирку, как котенка, поволок к берегу, словно на буксире. У него было всего несколько мгновений, чтобы обернуться. Наверное, оборачиваться не стоило, получилось бы сохранить трезвость мышления. Но он обернулся…
Старуха стояла спиной к берегу, лицом к озеру, раскинув в стороны руки. Казалось, что она собственным телом защищает их с Ниной от кого-то невидимого. Или видимого?..
Он видел… Видел, хоть и не верил своим глазам. Из темной воды одна за другой выныривали черные тени. Нет, не выныривали, а словно бы вырастали, отпочковывались от этой воды. Гибкие, худые, длинноволосые, с черными провалами вместо глаз.
И шепот… Теперь уже точно шепот под аккомпанемент плеска волн. То ли песня, то ли молитва. Мертвый хоровод из мертвых женщин, вокруг старухи…
Чернов ломанулся к берегу. Плевать на мертвых теток, даже на Шипичиху плевать! Малой и Нина пока еще живы, и вытащить их из воды – его наипервейшая задача. А за спиной вдруг раздался вой… От этого воя дыбом встали не только волосы, но и отросшая за пару недель борода. Вода вокруг сделалась сначала ледяной, а потом тронулась тонкой корочкой льда, которая ломалась под напором с противным хрустом. Подумалось вдруг, что это все понарошку, что любезная Ксюша втихаря подмешала им в кофе какой-то психотроп. Может, из злого умысла, а может, по доброте душевной, чтобы вечер живой музыки стал для них незабываемым. Как бы то ни было, но от мысли этой стало легче. Психотропы выветрятся рано или поздно, а с поехавшей крышей придется жить всю оставшуюся жизнь.
Чернов вытащил из озера Нину с Темкой, подумал мгновение и оттащил их на террасу, а сам решительным шагом направился обратно к воде. Глюки там или шизофрения, а стоило попытаться отбить старуху от стаи… кого? От какой стаи надо ее спасать? Уж точно не гигантских сомов и реликтовых щук. Щуки с сомами не воют так жутко. Или в галлюцинациях воют?
Он уже готовил себя к схватке с любой тварью, что встанет у него на пути, но на пути встала Шипичиха. Даже насквозь мокрая, с прилипшими к лицу, похожими на водоросли волосами, она не казалась ни беспомощной, ни жалкой.
– В дом пошли, – велела она, мертвой хваткой сжимая запястье Чернова. – Нечего тут делать до утра.
Он уже собирался сказать, что тут и утром делать нечего, но прикусил язык. Галлюцинация это или еще что, а с Темкой нужно было что-то решать. Скорее всего, хватать и везти в город в больничку.
В доме уже горел свет, а дверь была опрометчиво распахнута настежь. Внутрь вели мокрые следы. Выглядело это так, словно бы на огонек решила заглянуть утопленница. Чернов любезно пропустил внутрь старуху, вошел сам и запер дверь на массивный засов. Тот, кто жил здесь до Нины, оказался предусмотрительным и осторожным. Случайно ли?
Нину он нашел в спальне. Она уже раздела и насухо вытерла сына, уложила в постель, по самый подбородок укрыла одеялом. С ее одежды на пол стекали ручейки озерной воды, на восставшую утопленницу она была очень даже похожа.
– Пусть выпьет! – за спиной у Чернова появилась старуха, в руке она сжимала склянку с мутной, явно не артезианской водой. – Дай ему, пусть хоть глоток сделает.
Чернов как-то сразу понял, что водичка эта из озера под названием Светлая вода. А еще на память пришли русские народные сказки про воду живую и мертвую. В мертвой они вроде как Темку искупали, а теперь следовало напоить его живой. Вот этой мутной, с триллионами бактерий и еще неизвестно какой заразы.
Старуха переступила порог, шагнула к Нине, мельком глянув на свое отражение в большом настенном зеркале. В этом зеркале отражались они все: странные, мокрые и измученные глюками человечки. Потому что только глюками можно было объяснить то, что с ними произошло на озере. Нина послушно взяла склянку, свободной рукой приподняла Темке голову.
– Чтобы хоть капля попала, – инструктировала старуха. – Да не бойся, делай что велю.
Наверное, попала не только капля, потому что Темка вдруг забился в кашле и открыл глаза. Глаза у него были того же замечательного болотного оттенка, что и у его маменьки, и огоньки святого Эльма в них Чернов тоже разглядел. Не выветрился еще психотроп… Но как бы то ни было, а малому явно становилось лучше, если кашляет и смотрит, если хватает Нину за руки и называет мамой.
– Жар пропал, – сказала Нина, прижимая сына к себе и глядя при этом только на Шипичиху. – Темочка, как ты?
– Хорошо. – Темочке полегчало настолько, что он уже пытался выбраться из-под одеяла. – Мама, где Сущь?
Нина посерела лицом, бросила беспомощный взгляд сначала на Чернова, потом на Шипичиху.
– Нету, – сказала Шипичиха скучным голосом. – Убежал.
Наверное, такой ответ малого полностью удовлетворил, потому что он перестал выпутываться из одеяла, положил голову на подушку и закрыл глаза.
Кажется, целую вечность они стояли над ним, боясь вздохнуть, а потом Шипичиха сказала:
– Уснул. Теперь до утра проспит. Пойдемте сушиться.
Но Чернов сразу не ушел. Он проверил температуру, пульс и дыхание. Все, что мог, проверил. Малому и в самом деле стало лучше. Как-то очень уж неожиданно.
Сушились по очереди. Первой Шипичиха отправила в ванную Нину. Пока Нина принимала холодный душ, Чернов растопил в гостиной камин, чтобы хоть как-то просушить перед ним одежду. Пока растапливал, Шипичиха наблюдала за ним молча, а когда щепу лизнули первые языки огня, сказала:
– Ты теперь тоже корни пустил.
– Пустил, – согласился он. – Дом у меня тут, если что.
– И он тебя теперь знает. Дух твой почуял рядом с их духом.
– Зверь? – Это ж какое счастье! То ли оборотень, то ли чупакабра теперь знает его лично!
– Сущь. – Старуха кивнула. Она стояла у камина, тянула к огню ладони.
– А я все надеялся на галлюцинацию. – Он тоже протянул ладони к огню.
– Зря надеялся. – Шипичиха усмехнулась.
– А те… женщины в озере – это тоже не галлюцинация? – Назвать вещи своими именами все никак не получалось. Пусть уж лучше просто женщины просто водили посреди озера хоровод. Может, у местных такая традиция…
– Нет. – Шипичиха стала так, что теперь всю ее высокую тощую фигуру подсвечивало разгорающееся пламя.
– Интересное кино. – Чернов убрал от огня руки. – В озере – хороводы, на берегу – чупакабра…
– Сущь.
– А хрен редьки не слаще! И вот посреди всей этой вакханалии вы предлагаете Нине растить ребенка?
– Придется.
– А вы вообще в курсе, мадам, что милая зверюшка по кличке Сущь однажды уже нападала и на Нину, и на малого?
– Больше не нападет.
И словно бы в опровержение ее слов снаружи послышался вой. Так не воют ни собаки, ни волки, так не воют обычные звери. Выть так безумно и так отчаянно может только Сущь. Откуда-то Чернов знал это достоверно.
