Наверное, не держи Нина навку за руку, та бы вырвалась, растворилась в тумане, ушла под воду. Но Нина держала крепко, изо всех сил.
– Мне нужно знать, – сказала ласково. – И тебе это тоже нужно. Ты его видела? Ты знаешь, кто сделал с тобой такое?
На синюшной шее навки появилась и тут же закровоточила страшная рваная рана, мертвая прикрыла ее второй рукой, словно стесняясь.
– Знаю, – ответила так тихо, что никто кроме Нины ее бы не расслышал. – Я знаю, кто меня убил.
– Тогда расскажи, и я тебя отпущу. Нет, не отпущу, я провожу тебя. Хочешь?
Она хотела. В ней боролись совершенно разные чувства: боль, голод, ярость и надежда. Но она точно хотела освободиться.
– Я скажу… – Она поманила Нину когтистым пальцем, – шепну на ухо.
Страх обдал ледяным холодом. Нельзя подходить к нежити так близко, нельзя подставлять под удар шею.
– Не бойся. – Навка улыбнулась почти человеческой улыбкой. – Я не смогу причинить зло такой, как ты. Даже если захочу.
И она не обманывала. В ее голосе Нине чудилось сожаление. Мертвой бы хотелось, но она не могла.
Нина сделала решительный шаг навстречу, велела:
– Говори!
Шепот навки был похож на песню. Он одновременно завораживал, увлекал и пугал. Нина слушала, запоминала каждое сказанное слово, успокаивающе гладила навку по мокрым волосам.
– …А потом я проснулась в воде. – Собственную смерть она считала пробуждением, все никак не могла понять, что ничего уже не исправить. – Их было двое. Они смотрели на меня с берега, а я смотрела на них из воды. Если бы они подошли ближе, если бы только попытались… – Она оскалилась по-звериному, но Нина не отшатнулась, Нина продолжала слушать эту посмертную исповедь, – я бы их убила, разорвала в клочья. Сначала молодого, а потом того, что старше. Но они не зашли в воду, а у меня не хватило сил выйти на берег. Тогда еще не было сил. – Оскал превратился в улыбку, полную сожаления о несбывшемся улыбку.
– Ты все сказала? – Нина знала, что все, но ей нужно было спросить, убедиться, что она ничего не упустила.
– Все. Ты отпустишь меня? – В тихом шепоте – надежда и недоверие. – Ты покажешь мне путь?
– Я покажу. – Нина все еще видела путь. Уже не лунную дорожку, но ее слабую тень. И остроносую лодку, ту самую, что ночью подняла со дна озера неведомая сила, тоже видела. – Мы поплывем.
В лодке не было весла, вместо него на дне лежали два венка. Один из луговых трав – для Нины, второй из кувшинок – для навки. Так и должно быть. Так всегда было. И плыть им совсем недолго, до середины озера.
– …Вот и все, мне пора. Я знаю. – Сейчас в нежных рассветных лучах навка походила на девчонку, самую обычную девчонку. Она улыбалась полной нетерпения улыбкой. – Дальше я сама. – Головки кувшинок в ее венке золотило солнце, и от этого они светились, словно электрические фонарики, весело и радостно, как новогодняя гирлянда. – Спасибо! – Узкая ладошка с длинными музыкальными пальцами, с аккуратно подрезанными ногтями ласковым мимолетным движением коснулась Нининой щеки. – Береги себя…
Она шагнула с лодки в воду, чтобы, еще не коснувшись ее темной поверхности, раствориться в рассветном тумане навсегда. А лодка уже несла Нину к берегу.
…На берегу ее ждал Чернов. Он сидел на верхней ступеньке террасы и всматривался в туман, лицо его было таким же бледным, как у навки. А во взгляде плескалась беспомощная злость.
– Нагулялась? – спросил он таким тоном, словно Нина и в самом деле гуляла, а он был ревнивым мужем. – Новый веночек, смотрю, сплела.
Его злость не была пугающей, наоборот – она успокаивала и согревала. Оказывается, такое тоже возможно. Оказывается, этот мир соткан из противоречий.
– Веночек мне подарили. – Нина устало улыбнулась и присела рядом с ним на ступеньку.
– Даже не стану спрашивать кто. – Он набросил ей на плечи пуховую шаль. Подготовился.
– Не спрашивай. – Шаль тут же согрела и вернула силы. Удивительная вещь.
– Ты теперь типа ведьма? – поинтересовался Чернов скучным казенным тоном.
– Я теперь типа Харон. – Нина усмехнулась, вытянула перед собой дрожащие руки.
– Типа Харон, только в миленьком веночке?
Она кивнула, спрятала руки под шаль. Захотелось рассказать ему всю правду, переложить на его широкие плечи хотя бы часть того тяжкого груза, что прибивал ее сейчас к земле. Но не время. Совсем не время. Она должна разобраться сама. Сначала в своем прошлом, потом в своем настоящем. А для этого ей нужна Шипичиха.
– Тебе пора идти. – На Чернова Нина старалась не смотреть, достаточно и того, что он близко. Слишком близко. Достаточно того, что делится с ней теплом. Самым обычным теплом человеческого тела. Собственное она почти израсходовала.
– Пойду, – пообещал он в который уже раз. – После того, как ты расскажешь, что случилось на озере.
Он спросил про озеро, а она испугалась, что спросит про синяки. Про озеро рассказывать легче, в мистическое зло иногда проще поверить, чем в зло реальное. Значит, она расскажет про зло мистическое.
И она рассказала. В самых мрачных красках описала полуночный навий хоровод. Она даже рассказала о своем почти невыносимом, почти неконтролируемом желании вцепиться ему в глотку прямо там, посреди озера. Пусть испугается, пусть поймет, насколько опасно для него это место, насколько она для него опасна.
– Значит, ты хотела меня убить? – спросил Чернов задумчиво. – А здешняя нежить тебя к этому активно подстрекала?
– Хотела. Подстрекала. – Она дважды кивнула, подтверждая его и свои слова.
– Но вместо того, чтобы впиться мне в шею смертельным поцелуем, ты впилась мне в губы страстным?
Он ее не боялся! Он верил ей, знал, на что она способна, но все равно не боялся!
– На моем месте могла оказаться любая из них, – сказала она, глядя Чернову в глаза. – Поверь, желающих было предостаточно.
– Но ты отогнала конкуренток. – Он не улыбался, он смотрел на нее очень серьезным взглядом.
Не боится… дурак…
– Чтобы они тебя не убили.
– И они не убили, они признали твою власть над ними. Гипотетически?
– Они не убили, но Сущь может убить любого. – Еще один козырь, практически последний.
– Шипичиха сказала, что тебе не нужно бояться этой твари.
– А тебе? Послушай, я своими собственными глазами видела, как он убил мою бабушку. Убил и вырвал ее сердце! Как думаешь, моя бабушка тоже его не боялась?
– Я думаю, что нам нужно поговорить с Шипичихой, – заявил Чернов.
– Мне поговорить! Мне, а не тебе! Тебя, Чернов, эта история вообще не касается!
Он не стал спорить. Просто посмотрел на нее как-то странно, словно бы с жалостью, а потом поднялся на ноги.
