Она понимала. Она уже встречала такого… зверя.
– Может быть, все закончилось бы по-другому, если бы она не молчала. Если бы она хотя бы открыла глаза. А она лежала, как полено…
…потому что в потайной комнате играла с Клюквой ее маленькая дочь. Потому что Нина могла выйти на шум и увидеть…
– И та, вторая, тоже молчала. Не радовалась, понимаешь?
Та, вторая, это мама Чернова. Молчала и не радовалась, умирала в полной тишине, чтобы не напугать своего ребенка.
– Ну, что ты смотришь на меня? – Его губа снова дернулась. – Тебе ли не знать, что такое русалья ночь, что она будит в человеке!
В человеке русалья ночь будит страх, а в нелюде – зверя, вытаскивает из потаенных глубин самое темное, самое страшное, подталкивает в спину когтистой лапой.
– Значит, ты все-таки была той ночью в доме. – Сычев сделал шаг навстречу, но тут же замер. То темное и страшное, о чем он говорил, уже плескалось на дне его зрачков, клубилось болотным мороком. – Я ведь до последнего надеялся, что ты осталась где-нибудь в Загоринах, у этой… Алениной подружки.
Нет, она была в доме… Но почти ничего не видела, потому что уснула в своей тайной комнате. А когда проснулась, ей не позволили ни увидеть, ни закричать… Но она слышала! И запомнила все в малейших подробностях. На веки вечные запомнила эти возбужденные и одновременно злые мужские голоса…
– …Генка, она не дышит! Генка, что ты натворил?! Ты задушил ее, Сычев!!!
– Заткнись, Береза! Лучше помоги мне ее одеть…
– Светает… Старуха вернется с минуты на минуту, надо валить!
– Не вернется! Где ее туфли? Где ее чертовы туфли?!
Но прабабушка вернулась, переступила порог с первыми рассветными лучами и… лицом к лицу столкнулась со своей смертью.
– Тогда мне казалось, что она мертва. Нож, знаешь ли, опасная игрушка. Иногда даже опаснее ружья. А у меня всегда был с собой охотничий нож. Его подарил мне твой папенька. Я почти уверен, что ты достаточно умна, чтобы понять, кто из нас четверых твой отец.
Она понимала. Нет, она знала наверняка.
– Нож в сердце. Кто ж мог подумать, что старуха не помрет сразу! А проверять не оставалось времени, нам нужно было избавиться от улик и от… тела.
– Моя прабабушка была жива еще какое-то время. – До тех пор, пока Сущь, огнеглазый зверь, не вырвал у нее из груди сердце. Прямо у Нины на глазах…
…Не смотри… Не кричи…
– Она… Алена думала, что Лютаев ее защитит. Надеялась до последней секунды. А он спал мертвецким сном на берегу. – Сычев махнул рукой куда-то в темноту. – Алкоголь с барбитуратами – убойная штука, если ты понимаешь, о чем я.
Он все время спрашивал, понимает ли она, словно все еще сомневался, что перед ним взрослая женщина, а не маленькая девочка.
– Алкоголь принес я, таблетки – Береза. Он, наивный дурак, надеялся обойтись малой кровью. Думал, можно и Алену накачать барбитуратами, чтобы она ничего не вспомнила. Чтобы все было по-простому, чтобы пропал огонь!
Гнилой, смрадный болотный огонь сумасшествия, который вспыхивал сейчас в его глазах, который разгорался все сильнее и сильнее.
– Но так неинтересно! Уверяю тебя, моя сладкая, так совсем неинтересно! Мы попробовали колеса в самый первый раз. Никакого огня, никакого драйва. Она тоже молчала. Понимаешь?
– Сколько их было всего? – спросила Нина шепотом.
– Три, – ответил он без запинки. – Ты станешь четвертой. – Теперь его улыбка ничем не отличалась от звериного оскала, а рука нежно гладила приклад ружья. – И я почти уверен, что уж ты-то точно не сможешь молчать. Я постараюсь.
Он постарается. Нина не сомневалась в этом ни на секунду. Вот только он плохо ее знает. Еще хуже, чем Янычар…
– А девочка-гитаристка? – Она не станет думать о Янычаре. Собственно, ей даже не нужен ответ на этот вопрос, ей нужно тянуть время.
– Эта дура? – В голосе Сычева послышалось раздражение, рука крепко, до побелевших костяшек, сжала приклад. – Соблазнила Славку. Повелась на его обещания подвезти до города, а он привез ее к Темной воде и… не удержался. Русалья ночь, понимаешь.
Русалья ночь… Гнилая кровь… Яблочко от яблоньки…
– Задушил! Полудурок! Не хватило мозгов, чтобы спрятать тело, но хватило, чтобы кинуться за помощью к отцу. – Сычев ухмыльнулся. – Она кричала. Он сказал, что она кричала, до последнего молила о пощаде. Она бы сделала что угодно, чтобы он ее отпустил. Но он увлекся. И слишком поздно обратился ко мне за помощью, уже почти на рассвете. Пришлось импровизировать. К счастью, к тому времени уже поползли эти слухи про зверя…
Не слухи. Уж ему ли не знать?
– У вас кровь. – Нина не сводила взгляда с его на глазах набирающей красноты рубашки.
– Старые раны. – Он пожал плечами. – Открываются в минуты особого душевного волнения. Или физического… Значит, зверь… Мне показалось забавным свалить все на эту блохастую тварь.
Нет, ему просто хотелось еще раз прикоснуться к смерти, вспороть, в клочья порвать беззащитное горло.
– Потом-то до меня дошло, что концы нужно прятать в воду. И мы спрятали. До сих пор не могу понять, как она снова оказалась на берегу.
Она всплыла. Бедная девочка, застрявшая между мирами, пыталась нащупать путь обратно. Тогда-то ее и нашел Яков. Тогда-то, глядя на Якова и Чернова через тонкую преграду воды, она впервые почувствовала голод…
– А что ты оглядываешься, Нина? – Сычев коснулся своей окровавленной рубашки, словно приласкал открытую рану. – Думаешь, твой дружок придет тебя спасать? Так он не придет! Прямо сейчас он подыхает под землей, в корчах сдыхает от удушья вместе с дурачком Яковом. – Он глянул на часы. – Через полчаса все будет кончено, моя сладкая. Я не люблю, когда становятся у меня на пути. Одного на зону, второго и третьего червям под землю.
Полчаса… становятся на пути… Значит, Чернов не бросил их с Темкой. Значит, он пытался им помочь и сейчас умирает где-то под землей от удушья…
Нина закрыла глаза, прислушалась к себе и к темноте. Темнота отозвалась почти мгновенно, ей показалось, что даже с радостью. Вот только подчиняться не хотела. Пришлось приказать…
– Чего опечалилась, моя сладкая? – Голос Сычева заглушил слабое ворчание. – Переживаешь за своего дружка? Не переживай, его смерть будет почти безболезненной. По сравнению с твоей. Я все еще не теряю надежды услышать крик этой ночью.
Она тоже. А еще те, что в эту самую секунду поднимаются со дна озера на запах крови. А еще тот, кто прячется в темноте за старой липой.
– Остается еще Березин. – Нина открыла глаза.
– Слабак! – Сычев махнул рукой. – С ним тоже придется разобраться. Слишком много он знает и слишком истерично ведет себя в последнее время. Не бойся, моя сладкая, я что-нибудь придумаю. До следующей русальей недели еще есть время. И не смотри на меня так, человеческую природу не переделать.
