– Я его принял, я за него и отвечу, – сурово ответил Валяеву я. – И все убытки на себя приму.
– Да прямо все? – уже привычно, с издёвкой, уточнил тот.
– А у меня ничего нет! – добавил сарказма в голос и я. – И ты это прекрасно знаешь. Что с нищего возьмёшь?
– Ой, ладно, – Валяев замахал руками и затопотал ногами. – Кто бы говорил!
– Разговор окончен – я развернулся и пошел к выходу, но не потому, что нечего было больше сказать, а просто время совсем уже поджимало.
– Ну и пропадай пропадом, дурак, – проорал Валяев мне в спину. – Я умываю руки!
Я, не поворачиваясь, отмахнулся от его слов и вышел из здания.
Чего это я должен пропадать, интересно? В дерьмо с головой ведь он нырнул? Или это такая завуалированная угроза?
А может, я опять что-то важное прозевал? Есть у меня такая слабость, иногда в упор очевидных вещей не вижу.
Впрочем, это всё на потом. Сейчас меня ждут вон в той черной машине, марки «роллс-ройс», причем модель её мне была неизвестна. По крайней мере я такой до сегодняшнего дня не видел ни разу. И это в Москве, где ярмарка тщеславия является, по сути, официальной политикой государства.
Внутри автомобиль оказался не менее крут, чем снаружи. Я не страдаю застенчивостью и стеснительностью, эти черты характера я оставил где-то там, в раннем детстве, но в данный момент я ощутил себя бедным провинциальным юношей, попавшим в гости к высокопоставленному дядюшке. Просто настолько эта машина не монтировалась с моей помятой персоной, такой это был диссонанс, что я не мог его не ощутить.
– Устраивайтесь поудобнее, – посоветовал мне Старик, вольготно расположившийся напротив меня и сложивший ладони на набалдашнике трости, упёртой в пол. – Что вы, право, жмётесь в углу? Давайте-давайте, мой юный друг, не стесняйтесь. И побеседуем уже, как старые добрые приятели.
Даже не знаю, чего мне не хотелось больше – ехать с ним в этой машине или же переходить в разряд «старых добрых приятелей».
Впрочем, как раз беседа-то и не доставила мне никаких сложностей. Старик очень умело и ловко задавал вопросы, настолько, что отвечать на них было только в радость. Шаг за шагом, вопрос за вопросом, и как раз к Шереметьево вся история моих сегодняшних приключений в Серых Землях была изложена в малейших деталях.
– Отлично, – одарил меня улыбкой Старик. – Всё происходит так, как и должно. А вы, мой милый юноша, и вовсе умница. Ваши верные поступки, разумные решения и отменная хватка достойны уважения. И награды! Уж не сомневайтесь, о ней я позабочусь.
– Да ладно, – потупился я. – Одно же дело делаем.
– Дело одно, – подтвердил Старик. – Только отношение у всех к нему разное. Вы славно потрудились и должны быть вознаграждены сполна. И потом – я ценю тех, кто ставит верность слову выше личных симпатий. Мой маленький Никки ведь просил вас об услуге? Ну же? Просил?
– Было такое, – признался я.
– Отказали? – быстро спросил хозяин «Радеона».
– И это так.
– Ну вот, – меня потрепали по щеке. – Не могу не оценить эту верность, мой мальчик, и награда не заставит себя долго ждать. Я ненадолго отлучусь, ибо дела не ждут, но скоро вернусь. Нынешняя ситуация требует моего присутствия, я не могу пропустить кульминацию действа. А теперь тебе пора выходить. Увы, но мы въезжаем на закрытую территорию, а твоего имени пока нет в списках пассажиров моего личного аэроплана. Извини – самолёта. Проклятая привычка.
Я покинул тёплое логово салона, «роллс» сверкнул мне на прощание красными огоньками и вскоре исчез за каким-то шлагбаумом, которых в Шереметьево видимо-невидимо.
А я остался на улице. Оказывается, Старик передвигался даже без машины сопровождения.
Я – один. Серьёзно – один. Как в том анекдоте – совсем один.
Когда такое было в последний раз? Даже не помню. Прошлой осенью, вроде. А сейчас ведь уже весна, пусть и ранняя.
Самое забавное, что я себя ощутил как-то неуютно. Я настолько привык к тому, что мне в затылок кто-то сопит, и к тому, что меня это вечно раздражает, что данный дискомфорт легко объясним. Хотя, разумеется, и странен с точки зрения нормального человека.
Другой разговор, что нормальные люди не попадают в настолько ненормальные истории.
Чёрт, не понравились мне слова Старика про награду. Не нужны мне его милости. Не из гордости, нет, это все чушь. Просто такие подарки, как правило, ничего хорошего принести своему владельцу не могут, я в этом уверен на все сто. Спинным мозгом чую.
Я постоял ещё минут пять, ёжась под порывами сильного северного ветра, но за мной никто так и не приехал. Шутки шутками, но, похоже, я в самом деле сегодня оказался предоставленным самому себе, и найти меня удалённо даже Азову не удастся, причём он сам в этом виноват. Из-за спешки, спровоцированной им, я и часы-маячок не надел, и телефон не взял, потому меня нет на экранах.
Хорошо хоть, что в карманах пальто деньги обнаружились. Не помню, чтобы я их туда клал, но слава богу, что они есть, а то ведь и обратно до «Радеона» доехать будет не на что. Только сразу я туда не отправлюсь. Я заслужил вечер в старом стиле. То есть когда я сам по себе и никому ничего не должен.
И вечер задался, что скрывать. Я пил кофе в «Шоколаднице», той самой, где мы когда-то сидели с Вежлевой, и смотрел на происходящее вокруг. Аэропорт – лучшее место для наблюдений за людьми, потому что здесь у всех обострены чувства. Одни улетают, они волнуются перед взлётом, как и положено тем, кто рождён для жизни на твёрдой земле, другие, наоборот, уже спустились с небес, и им хорошо. Они радуются тому, что снова стоят на своих двоих, и скоро будут дома. Ну или ещё где-то.
А самое главное – я не знаю всю ту публику, что находится здесь и сейчас. Я жутко отвык от того, что не вижу новых лиц. День за днём, месяц за месяцем вокруг меня вертятся одни и те же люди, а я – журналист, мне нужны ощущения, эмоции, смена обстановки.
Окончательно с действительностью меня примирили поездка на «Аэроэкспрессе» и в метро. Шум, гам, стук колёс, запах перегара слева и дорогих духов справа – как я по всему этому соскучился! Да, раньше раздражало. А теперь – радует.
Надо Старику сказать, что он уже сделал мне подарок. Причём так оно и есть на самом деле. Вечер свободы от всего – это ли не счастье? Как же мы не ценим эти простые радости, когда они у нас есть. Как же мы страдаем без них, когда попадаем в клетку, пусть даже и золотую. Моя давняя приятельница Маринка была права, да будет ей хорошо там, где бы она сейчас ни находилась. Сто раз права.
Хорошее настроение, которое снизошло на меня, не испортилось даже тогда, когда охранники беспрепятственно пропустили меня в здание «Радеона». Я втайне надеялся на то, что они снова меня остановят и будут прогонять, как тогда, когда я из больницы сбежал, но нет, не сложилось. То ли выглядел я более пристойно, чем тогда, то ли ещё чего, но пропустили.
