– Какой очаровательный ребенок, – сказал он. – Только у вас мог быть такой. Мне бы хотелось, чтобы она чаще виделась с Раулем.
Я все еще думала о гувернантке.
– Так вот, раз уж я в Париже, – продолжил он прерванный разговор, – я покажу вам этот город.
– Я уже сказала вам, что знаю его.
– Я говорю о настоящем Париже... который может показать только француз. Я знаю столько мест, в которых вам необходимо побывать.
Все последующие дни я была безумно счастлива. Я знала, что начала поддаваться его обаянию, но уверяла себя, что мне нечего бояться. Я уже не та неопытная девочка и все время буду помнить, с кем я имею дело...
Но когда он оказывался рядом, все становилось другим. Он был неутомим в своих попытках доставить мне удовольствие, и все эти дни стали сплошным калейдоскопом сменяющих друг друга эмоций... слишком приятных, чтобы оставить их без внимания. Счастливая и беззаботная, какой уже не была много лет, я сквозь пальцы смотрела на его капризы, но всегда, даже на самой вершине счастья, меня предостерегал мой внутренний голос. Даже сейчас меня посещал образ Элоизы, лежащей у кромки воды. Она любила бездумно и безрассудно. Я могла понять ее чувства. С таким человеком можно забыть обо всем.
Но, несмотря на это, я всецело отдалась удовольствиям этих золотых дней. Я многое узнала о нем. Он мог быть серьезным, и нельзя сказать, чтобы он предавался только чувственным удовольствиям. Он был прекрасно образован и разбирался в искусстве. Его очень занимала история горячо любимой им Франции и, находясь рядом с ним, нельзя было не разделить его увлеченности. Он обладал критическим складом ума, и с ним было интересно беседовать. Общаясь с ним, я многое узнала – в том числе, и о себе.
Как я радовалась нашим встречам! Отца это страшно тревожило, но я уверяла его, что бояться нечего. Однако мои уверения его слабо успокаивали. Графиня тоже была как в лихорадке. Граф умел обращаться с женщинами, умел с помощью нехитрых приемов завоевывать их расположение. Он преподносил графине цветы, а Кэти – подарки. Я видела, что скоро он примется за отца. В его стратегию входило стать добрым другом для всех в этом доме.
Он сводил нас в оперу на «Орфея и Эврйдику», сказав, что это его любимая опера, потому что в ней человек смеется над богами. Нам тоже понравился спектакль. Смеялся даже отец. Когда мы ехали домой, у меня в ушах все еще звучала завораживающая музыка, ставшая с этого дня моей любимой.
Графиня все время выпроваживала меня, как только появлялся граф. Я говорила, что мне надо работать, но она не хотела и слышать об этом.
– Мы прекрасно обойдемся без тебя, – уверяла она. – Ведь обходились же как-то, пока тебя не было. Считай что тебе продлили отпуск. У тебя еще будет масса времени, чтобы поработать... потом.
Дни летели с невероятной быстротой. Я знала, что никогда не забуду их. Париж сам по себе замечательный город, но, узнав его лучше под руководством графа, я была покорена окончательно. Иногда я брала с собой Кэти, но чаще мы бывали одни.
Мы посетили Монмартр, и он держал меня под руку, когда мы поднимались по крутому спуску. Побывали в Кафедральном соборе. Это довольно причудливое здание в восточном стиле, которое всегда было одной из главных достопримечательностей Парижа. Граф рассказал мне о Сен-Дени – покровителе Франции, и о мучениках, которые расстались здесь с жизнью. Он показал мне большой колокол в девять футов высотой. Назывался он Франсуаза-Маргарита, или La Savoyarde de Montmartre. Граф дал мне послушать его необычный тембр. Я уже была здесь с отцом, но теперь все воспринимала в каком-то новом радостном свете. Многое я видела раньше, но только теперь обратила на это внимание. С ним все обретало иной смысл, и то, что раньше казалось незначительным, теперь вдруг становилось необычайно интересным.
Рассказывая о прошлом, он будто окунался в то время. Он с грустью говорил о Революции, которая разрушила старый уклад жизни и покалечила судьбы стольких его предков. Он считал, что только исключительное везение помогло сохраниться их роду.
– Они жаждали крови и разрушения, – говорил он о революционерах, – потому что их бесило, что мы имеем то, чего не было у них.
Мы побывали с ним в зале Сен-Луи со сводчатым потолком. Этот зал называли еще Залом Ушедших, видимо, потому, что через него должны были проходить приговоренные к гильотине. Он грустно усмехнулся, когда мы подошли к келье, в которой закончила свои дни Мария-Антуанетта. «Униженная со всем тщанием, на какое способны только мелкие тираны», – с горечью сказал он.
Теперь я узнала другие стороны его натуры. Он не переставал удивлять меня.
Посетив Лувр, я обнаружила, что он прекрасно разбирается в искусстве. С ним я по-новому увидела картины, которые уже знала. Он обожал Леонардо да Винчи, и мы долго простояли в Большой галерее, обсуждая «Мадонну в гроте». Конечно, у него нашлось много, что сказать и о «Моне Лизе», которая находилась в стране с 1793 года. Он рассказал мне, как Франсуа вывез Леонардо из Италии с тем, чтобы иметь преимущественное право на его работы.
– Любовь к живописи была его недостатком, – сказал он, – в этом мы с ним похожи. Правда, у меня есть еще множество других.
– За исключением, пожалуй, одного – вы знаете свои недостатки, – сказала я ему.
Какие счастливые дни! Каждое утро встречало меня новыми приключениями. В этом нет ничего особенного, говорила я себе, это просто образ жизни. Но по сто раз на дню я думала о том, что все это временно. Этому должен прийти конец... и скоро.
И я упивалась каждой секундой этой жизни, стараясь насладиться ею сполна. У меня было смутное чувство, что я все-таки стала его жертвой, как он того и хотел. Я как-то упустила этот момент, занимаясь изучением новых сторон его натуры.
Мы побывали на кладбище Пэр-Лашез. Я давно хотела узнать, кто такой этот Пэр-Лашез, и он поведал мне, что это был любимый духовник Луи XIV и что кладбище названо его именем, потому что на месте теперешней часовни раньше стоял его дом. Мы посмотрели памятники и могилы разных знаменитостей.
– Урок всем нам, – сказал он, глядя на могилы, – жизнь коротка, и мудрец тот, кто сполна наслаждается каждой ее секундой.
Он сжал мою руку и улыбнулся.
Я очень любила открытые пространства. Любила элегантный парк Монсо, полный детей с их гувернантками и самых необыкновенных скульптур – таких, например, как Шопен за роялем или «Ночь и гармония», «Гуно и Маргарита». Детям там очень нравилось, и когда я сводила туда Кэти, то с трудом смогла увести ее оттуда.
Как-то днем, когда мы все вместе были в Ботаническом саду, я вдруг поняла, что безмятежные дни на исходе. Мы сидели на скамейке и смотрели на воробьев; и мне вспомнилось, как однажды я сказала ему, что бывают моменты, когда человек понимает, что он счастлив. Я чувствовала, что для меня этот момент наступил.
– Скоро я должна буду уехать домой, – сказала ему я.
– Домой? А где ваш дом?
