Я не понимала, как это произошло. Он все время грозился разгромить меня, называл слабой и стыдил за недостаток мастерства. Но, несмотря на все это, я видела в нем и того человека, к которому мне хотелось приблизиться, если только он перестанет на меня злиться.
– Глупая девчонка, – прокляла я себя.
Хуже всего было то, что он мог подумать, что мой немой шок при виде его лица был вызван отвращением или ужасом.
Конечно, я была в ужасе, но не по другим причинам. Я была потрясена тем, как много он пережил, что его лицо было изуродовано навсегда, постоянно напоминая ему о том, от чего он никогда не сможет убежать. Мне стало тошно оттого, что я лишний раз напомнила ему обо всем этом.
Наступил рассвет. Оранжевые лучи восходящего солнца скользнули с рук на глаза. Я потерла их и пошла умываться гораздо медленнее, чем обычно.
Я чувствовала слабость из-за бессонной ночи, да и лодыжка пульсировала болью. Брат Гамут предложил мне свой лечебный чай, но я отказалась. Мне казалось, что сейчас я не заслуживаю облегчения. Вместо этого я пробиралась по аббатству как призрак, молчаливый и холодный. Сестра Пастель увидела меня, когда я проходила мимо библиотеки, и махнула рукой. Я помахала в ответ, но не смогла заставить себя улыбнуться.
Увидев брата Тисла в церкви, я остановилась. Он стоял на коленях, склонив голову, губы шевелились в молчаливой молитве. Закончив молиться, он с обожанием посмотрел на изображение Темпуса на витраже, поднялся, опираясь на трость, и пошел по центральному проходу, постукивая ею и отбрасывая облачка холода.
– Брат Тисл, – сказала я, заставив его остановиться.
– Мисс Отрера, – отозвался он коротко.
Я скрестила руки.
– Я знаю, что вы, должно быть, сердитесь на меня. Я тоже в ярости от себя самой. Но, пожалуйста, поверьте, я не хотела причинить ему боль. Я даже не знала, что смогу.
Он вздохнул.
– Не думаю, что это было намеренно. Однако это было…
– Это было неконтролируемо, опасно и… ужасно. Я знаю. Простите. Я просто хочу сказать это Аркусу. И что я расстроилась не из-за его шрамов, а из-за его слов. Пожалуйста, брат Тисл. Вы можете сказать, где он?
– Он уехал рано утром. Был еще один набег на деревню, на этот раз в Тристуотере.
– Это всего лишь день или два пути на восток, да? – спросила я с тревогой.
Он кивнул.
– Аркус хотел выяснить, почему там были солдаты.
– Думаете, они знают, что я рядом?
– У нас нет причин так думать. Аркус вернется через несколько дней и расскажет.
Мое сердце упало.
– Ох.
Его проницательные голубые глаза смягчились.
– Если тебе станет легче, я думаю, что вы не причинили ему физической боли. Ледокровных с таким сильным даром, как у него, сжечь почти так же трудно, как и Огнекровных.
– Но он был ранен, – прошептала я.
– Да. Но не вами. Он сильный. Он обладает сильным даром. Просто то, что ты сделала, напомнило ему о худшем моменте его жизни, который до сих пор преследует его во снах.
Я закрыла глаза от сожаления.
– Что с ним произошло?
– Я не могу говорить об этом. Аркус сам расскажет, если захочет.
– Пожалуйста, скажите, чем я могу помочь?
Он спокойно смотрел на меня.
– Делайте то, о чем мы вас просим. Учитесь контролировать свой дар. Выполните свою задачу.
– Выполню. И всему научусь.
Возможно, Аркус и не простит меня, но я могу снова заслужить уважение брата Тисла. Я полностью сосредоточусь на занятиях. Я научусь контролировать и себя, и свой дар и буду выкладываться на каждом уроке.
Потому что, если солдаты так близко, время мое заканчивается.
* * *
Аркус вернулся через три дня, и эти дни тянулись бесконечно. Как только я услышала, что он вернулся, то тут же покинула кухню, где помогала брату Пилу готовить обед, и пошла к нему. Я старалась не обращать внимания на горячие удары сердца, когда спешила по грунтовой дороге к гостевым домам, говоря себе, что я только хочу извиниться.
Аркус жил в скромном гостевом доме, стоявшем отдельно от главного здания. Я давно задавалась вопросом, что он делает в аббатстве. Сначала я думала, что его наняли, чтобы помочь мне убить короля. Но кто его нанял? Зная, с каким тщанием брат Тисл вел свои конторские книги, я догадывалась, что у аббатства нет денег. Да и монах относился к нему скорее как к сыну, чем как к наемнику.
Я постучала в дверь и услышала краткое «Войдите» в ответ.
Аркус сидел за маленьким деревянным столом, перед ним лежала открытая книга. Мягкий свет свечи падал на его серую тунику, наполовину прикрытую новым черным плащом с капюшоном, закрывавшим его лицо.
Его комната была больше, чем лазарет, где спала я, а обстановка отражала наклонности жильца. Одну из стен полностью закрывал гобелен с изображением леса, пронизанного солнечными лучами. Несколько музыкальных инструментов. Один угол был занят книгами. У стены стоял стол, за которым сидел Аркус, и два стула. У другой – кровать, застеленная синим одеялом. На маленькой тумбе рядом с кроватью горела лампа.
Я первой нарушила молчание.
– Твоя комната лучше моей. Вот уж точно некоторым злодеям везет больше, чем другим.
Он наклонил голову.
– Должен тебе сказать, что извинения мне нравятся еще меньше, чем благодарность.
Я постаралась проглотить комок в горле.
– Я разозлилась на тебя, но я, правда, целилась в край туники. Ты так легко отразил все мои атаки. Мне и в голову не пришло, что я могу причинить тебе боль.
Он молчал, и я сказала:
– Прости меня. Даже если тебе не хочется слышать это. Мне было плохо от того, что я сделала.
Он кивнул.
– И я злилась, что ты ушел. Я даже не смогла объясниться, – я подошла ближе. – Мне бы хотелось посмотреть в твои глаза.
Он горько усмехнулся.
– Но тогда тебе придется увидеть и остальное, – низкий насмешливый тон смягчал боль в голосе. – А я предпочел бы больше никогда не видеть это выражение ужаса. Никогда в жизни.
Он произнес это таким тоном, будто ему было не все равно, что я о нем думаю. Я шагнула вперед, выдвинула стул и села за стол напротив него.
– Это был не тот ужас, про который думаешь. Это…
– Я знаю, как выглядит шок и отвращение, – тон его был тверд и непреклонен.
– Шок, да, – я покачала головой. – Но не отвращение, нет. Я не знала, что случилось с тобой, и я почувствовала…
– Жалость, – сказал он.
– Сожаление. Я пришла в ужас от того, что я могу сделать нечто подобное. Все, что ты говорил, – правда. Я опасна. Для себя. Для других. Моя бабушка говорила мне, что когда-нибудь я буду спасать людей благодаря своему дару. Но я никого не смогла спасти. Ни себя, ни маму.
