А теперь и Полинка! Ну зачем она так? Неужели думает, что я слепой? Не замечаю, как они, забываясь, смотрят друг на друга с Женькой? А если слепой, и дурак, и все мне только кажется, то почему она сегодня тоже ушла?! Почему не случилось то, о чем мечтал я в сквере?!
– Да, за девушку! – вызывающе сказал я, почти крикнул, и прямо посмотрел ей в глаза. – За очень красивую! Из Киева. Мы с ней отлично погуляли. Папа у нее, между прочим, в Киеве – генерал!
Папу-генерала я непонятно зачем придумал только что. И вид у меня был, наверное, отчаянно глупый, потому что Алексеич вскочил, оттеснил меня в угол и умоляюще зашептал:
– Что ты, Митяй? Митя, зачем ты так? За одну девушку вступился. Другую обижаешь!
А Полинка встала, теперь уже и в самом деле растерянная, и вышла из комнаты.
Остались на тумбочке баночки-скляночки.
Утром к нам пожаловала комендантша. Мы еще лежали под одеялами. Правда, Женька и Алексеич уже с книжками в руках.
– Долго спите, молодежь, – физкультурным голосом сказала комендантша и прицелилась глазом на Женькин «Беломор». – Не возражаете? – решительно вытряхнула она последнюю папиросу.
Женька не стал возражать.
– Кто староста комнаты? – спросила комендантша, прикуривая.
Староста был я.
– А который из вас Агарков?
Агарков тоже был я.
– Сдадите постель кастелянше, Агарков, – сказала она, – с одиннадцати до часу.
И вышла. Осталось только перистое облачко дыма.
– Как сон, как утренний туман, – сказал Женька.
Я встал и начал одеваться. Ребята почему-то вели себя абсолютно спокойно. Ни гу-гу. Только когда я взялся за дверную ручку, Алексеич заметил ласковым голосом:
– За документами, Митя, рановато.
– Ничего, – бодро сказал я. – Подышу воздухом.
В скверике, на полукруглой площадке, спиной к цветнику стояла вчерашняя девчонка. А перед ней на скамейке сидело… раз, два, три, четыре, пять. Мамочка! Шесть парней. Вот это свита! Где только они вчера были, голубчики?
Девчонка, видимо, держала свой секстет в строгости. Дирижируя худенькой ручкой, она читала им книгу, и рыцари преданно смотрели ей в рот. Между прочим, косы у нее оказались не темно-русыми, как мне показалось в сумерках, а классически каштановыми, если, конечно, этот цвет так назывался. А глаза – классически голубыми.
– Здравствуйте, – приветливо сказала она. – Хотите с нами заниматься? У нас бригада.
– Гутен морген! – ответил я. – Нет, спасибо. У меня собственный метод. Индивидуальный.
– Вы, наверное, уже приготовились? – вздохнула девчонка.
– Да-а, в основном. Прогнал на четыре раза.
Парни смотрели на меня, как вьючные мулы на своего необъезженного собрата.
Я сделал ручкой и с независимым видом зашагал прочь.
– Кому непонятно, мальчики? – скучным голосом спросила за моей спиной девчонка.
Я ушел в глубину сквера, выбрал скамейку, достал из кармана справочник для поступающих, лист чистой бумаги и принялся решать невеселый кроссворд. Выписал все здешние институты, с адресами и факультетами. Торопиться мне было некуда, и я красиво выводил:
1. Инженерно-строительный
а) архитектурный,
б) ПГС,
в) гидротехнический,
г) канализация и водоснабжение.
Потом стал вычеркивать. Исключил педагогический, загадочный НИИГАиК. Поставил большой жирный крест на водном. Скоро незачеркнутыми остались два слова: инженерно-строительный, гидротехнический.
Здесь, в дальнем уголке скверика, уже можно было заметить, как рождается осень. Один желтый лист, а может, он был ближе к оранжевому, даже сорвался и, перевернувшись несколько раз, стукнулся о дорожку зубчатым своим боком. И сразу на том месте, где он висел, образовалась дырочка, и в нее стало видно одно из институтских окон. Я прикинул по вертикали – приблизительно пятый этаж. На четвертом и пятом – общежитие. Прикинул по горизонтали – получилось, что окно Полинкино. Я постарался не шевелить головой – откроется окно или нет?
Какой-то проспавший утренний холодок парень делал обстоятельную зарядку. Он пробежал мимо меня, высоко и правильно вскидывая бедро. Потом еще раз. Окно все не открывалось. Парень закончил третий круг. Выдыхательно помахал руками, сел рядом.
Заглянул в мой листочек и громко сказал:
– В строительный документы уже не принимают. Я знаю, у меня туда кореш поступает…
Я промолчал.
– А на гидрофак – тем более, – добавил он. – Там конкурс – шесть человек.
Я зачеркнул последние два слова и поднялся. Теперь было вполне не рано забирать документы.
В комнате приемной комиссии сидела только секретарша, та самая, с золотыми нашивками на рукаве.
– Агарков, Агарков, – сказала она. – Что-то такое, не могу вспомнить… Да! Вас просили зайти в деканат.
– Ничего не понимаю, – сердито сказал декан. – Вы же почти круглый отличник – и забираете документы. Передумали? Так у нас другие факультеты есть. Да и поздно передумывать.
Я объяснил ему, в чем дело. Декан слушал, приговаривая «так-так», и вроде веселел. Потом, неожиданно переходя на «ты», спросил:
– Что ж, черное от белого не отличаешь?
– Черное от белого отличаю, – сказал я.
– Какой цвет? – вдруг ткнул он кривым мундштуком трубки в карту, прямо в Советский Союз.
– Красный.
– А это? – Он поднял авторучку.
– Голубой.
– А лысина моя какого цвета? – закричал декан.
– Голова у вас розовая, – сказал я.
– Голова! – фыркнул декан. – Какого же они черта!..
Я пояснил, что путаюсь только в оттенках.
– Ишь ты, – явно издеваясь, сказал декан. – Серьезный недостаток. А ну-ка, пойдемте к этой мадам.
Уже в коридоре он остановился и, больно взяв меня за руку, сказал:
– Кстати, дорогой, как будущему гидротехнику, вам надлежит запомнить: земснаряд никуда вести не надо. Это судно не управляемое, а буксируемое. Го-ло-ва!
…Алексеич зубрил физику.
– Ну? – отбросив учебник, спросил он. – Помог лысина?
– Мировой дядька! – сообщил я, не успев даже подумать, откуда он знает, что я был у декана. – Просто замечательный дядька!
– А ну-ка, какой цвет? – спросил Женька, поднимая синюю ученическую тетрадь.
– Черный цвет! Зеленый! Бутылочный! Серо-буро-малиновый! Черт полосатый! – Я повалил Женьку на кровать и начал дубасить кулаками по спине. – Коричневый! Бордовый!..
