Но Саша была совсем не такой.
— Кто-то вложил в эту зверюшку много тепла, — сказала мама, наблюдая за тем, с какой радостью собака позволяет Питеру тискать себя. — Она чья-то любимица, это точно.
И потом она вернется домой и снова станет чьей-то любимицей — вот что имелось в виду. Мама при любой возможности напоминала ему, что все это — временно. Она не хотела, чтобы он слишком привязывался к собаке. Но Питер отогнал прочь все грустные мысли. Здесь и сейчас Саша была только его собакой.
Питер присел рядом с ней, разглядывая лагерь. Ему никогда не надоедало любоваться их палаткой: ярко-голубой раздутый тент, весь усеянный ямками-щербинками. Из-за этого их убежище походило на мяч для гольфа, наполовину увязший в снегу. Они с Джонасом прозвали ее «гиби-гиби»: сокращенное от «Голубое И Большое Иглу». Внутри палатка была такой же замечательной, какой выглядела снаружи: три раздельных спальных места с койками, под каждой были встроены удобные ящики, а сверху располагалась небольшая книжная полка. Над кроватями приделали ночники, которые светили желтым матовым светом под самым удобным углом. У родителей Питера была двуспальная кровать с двумя ночниками. Кроме того, в палатке были забавные круглые окошки-иллюминаторы, занавеси над кроватями, если вдруг захочется уединения, и самая крошечная ванная, которую Питеру когда-либо приходилось видеть.
В кухне имелись две пропановые горелки, микроволновка и хлебопечка. Обязанностью Питера было каждый вечер отмерять все ингредиенты и устанавливать таймер выпечки. Кроме того, нужно было брать специальное ведро и набирать в него снега для растапливания на воду. В холодильнике, понятное дело, никакой необходимости не было.
В центре палатки стоял стол с четырьмя стульями. Джонас радовался тому, что у него наконец появилось собственное место за столом, и даже в шутку прилепил к одному стулу наклейку с надписью «это стул Джонаса».
Снаружи от гиби-гиби расходилось три ярких троса: один вел к рабочей палатке, второй — к длинному низкому навесу для собак и третий — к грузовой линии. Папа объяснил Питеру, что за них удобно держаться во время бурана, и заставил его накрепко запомнить, куда вел каждый из тросов. Но сейчас он только постоянно спотыкался об них.
— Пошли, девочка. — Питер встал, и Саша тут же радостно вскочила на лапы. Он положил руку ей на пушистую макушку, а другой указал в сторону горизонта. — Пора разыскать второй автодром «Фольксвагена».
Мама прыснула.
— Не стоит верить всему, что тебе рассказывают.
Об этом автодроме поведал ему Джонас: якобы где-то во льдах компания «Фольксваген» возвела секретный автодром, чтобы испытывать новые модели машин. Он добавил, что неудачные модели — совершенно чумовые автомобили — бросали прямо в снегах, и Питер твердо вознамерился найти один из них.
— Мам, об этом писали в Интернете.
— Писали о первом полигоне «Фольксвагена». О первом и единственном. И он находится в сотнях миль к югу отсюда.
— Это тот автодром, который они не скрывают. Но Джонас прочел о втором месте, где испытывают самые суперсекретные модели, способные просто взорвать рынок. Никто не должен о них знать, потому что автогиганты шпионят друг за другом со спутников и беспилотников.
— Ага, — миссис Солемн распустила волосы, и они темными волнами рассыпались по ее плечам. — В таком случае, это автодром может находиться где угодно.
— Может и где угодно. Но я же не могу отправиться куда угодно, не так ли? Это же может быть опасно! Я могу запачкать ботиночки! Поэтому придется мне искать здесь.
Мама закатила глаза:
— Ах, беднюсик! Родители всю жизнь держат тебя в четырех стенах и отвезли только на какой-то скучный, банальный Северный полярный круг. Ну что ж, удачи тебе. Приходи к обеду и не забывай поглядывать на часы.
Питер решил пойти на восток. В этом направлении рельеф снижался, и он весело съехал вниз на ногах вместе с Сашей. Она никогда не убегала прочь и не дергала за поводок, а деловито трусила рядом с ним, будто заинтересованная его поисками.
Спустя двадцать минут его нос и щеки онемели от холода, тут же захотелось домой. «Вот и все великое путешествие» — подумалось ему, когда он зашагал назад к лагерю. Поднимаясь вверх, он не сводил глаз с гиби-гиби, ожидая, когда появится шевеление в уголках глаз. Он понимал, что не следует его провоцировать, что потом снова заболит голова и он проваляется в постели весь остаток утра. Но что-то словно вынуждало его.
Спустя мгновение он ощутил легкую пульсацию в висках, палатка перед его глазами ожила и тоже забилась, как огромное голубое сердце. Он знал, что стоит опустить глаза — и все пройдет. «Моргай» — велел он самому себе.
И тут гиби-гиби придвинулась к нему так, словно он разглядывал ее в бинокль. Он смог увидеть легкое покачивание голубой ткани на ветру, заметил, что вход был закрыт не полностью — застежка молнии свисала в нескольких сантиметрах от верха дверного проема. Он различал это даже четче, чем когда стоял там с мамой.
Саша гавкнула, и изображение перед его глазами дернулось и пропало, создав неуютную темноту на несколько мгновений, прежде чем к нему вернулось зрение. Все стало, как прежде, и собака ждала его в нескольких шагах впереди. Выяснилось, что он выпустил из рук ее поводок.
— Иду, — ответил он, сделал несколько шагов и почувствовал, как волной накатывает головная боль.
Когда он вошел в палатку, задержавшись в тамбуре и аккуратно застегнув входную заслонку, прежде чем расстегнуть внутреннюю, мама уже сидела за столом с заколотыми в пучок волосами. Она колдовала над планшетом. На экране можно было разглядеть текст и множество стрелочек, указывающих одна на другую.
— Ну как, нашел свою «Ламборджини»? — поинтересовалась она. На столе стояла целая миска аппетитного салата с тунцом.
— Я не собираюсь сдаваться, — пробурчал Питер и пополз в свой закуток.
— Ты что, не будешь есть?
— Я что-то устал, — ответил Питер. В его голове бушевал маленький шторм. — Поем позже, ладно?
Спустя час он смог сесть в постели. Мама была на том же месте. Рядом лежал планшет со стрелочками и кучей научной галиматьи, а она что-то выписывала в тетрадку с красной обложкой. Раньше он такой у нее не видел. Ее рука с такой скоростью летала над страницами, что Питер изумился, как можно так быстро придумывать слова и вообще понимать, что пишешь. Он успел понаблюдать за ней некоторое время, прежде чем она подняла голову и заметила его.
Мама резко захлопнула таинственную тетрадку и напряженно улыбнулась.
— Надумал поесть?
Он кивнул.
Глава шестая
Тиа
— И вся эта возня ради семи человек, — брюзжала Тиа, держа в руках плоское блюдо. Стол перед ней просто ломился от посуды и приборов. — Знаешь, мне кажется, что сюда больше ничего не влезет. Это просто нереально.
