Ведущий: Сергей Юрьенен
29 мая 1996 года
Петр Вайль. Я думаю, что знаю Сашу Гениса как литератора лучше, чем кто-либо. Это естественно, ведь мы больше десяти лет писали вместе.
Сочинив как-то статью о Валерии Попове еще в Риге в 1976 году (она была опубликована в газете “Советская молодежь”, где я тогда работал), мы стали регулярно заниматься этим странным делом с 1978 года, уже в Нью-Йорке. Странным потому, что соавторство – институция необычная. И больше, и меньше, чем просто дружеские отношения. Впрочем, не буду углубляться, скажу только, что не зря все соавторы только и успевают отбиваться от вопросов: “Как это вы пишете вместе?” Вот именно по этой причине мне говорить о Сашиных литературных сочинениях как-то непривычно. Степень отстраненности есть, разумеется, ведь мы уже лет восемь пишем врозь, но она не может быть такой, какова должна быть для нормальной, обычной рецензионности.
Я лучше скажу о Саше как о литераторе вообще, что называется, по жизни. Он в этом отношении редкостно цельный человек.
Я с ним знаком с его семнадцати лет (мне было двадцать с чем-то), но от него самого, от его брата и родителей знаю, что он хотел быть литератором с самого детства, с какого-то очень раннего дошкольного возраста, и ничем и никем другим становиться не собирался. И очень характерно, что Саша, насколько я знаю, никогда не желал быть поэтом или прозаиком. Он свое предназначение, скажем так, красиво, знал твердо всегда – читать книжки и писать про них. Ему сейчас сорок три, и первая половина жизни ушла на одно только чтение, а вторая, по сей день, на такое вот замечательное сочетание – читать и об этом писать.
Саше удалось соединить хобби с профессией, найти точный баланс между двумя этими, увы, далеко не всегда совпадающими, почти никогда не совпадающими сферами повседневности, они же – важнейшие категории бытия. В этом смысле Сашина судьба сложилась удивительно счастливо. То есть это он сам так ее сложил.
Ремесло Петра Вайля. Петр Вайль – о своем ремесле
Программа: “Поверх барьеров”: Писатель на “Свободе”
Ведущий: Сергей Юрьенен
17 июля 1996 года
Лев Лосев. Петр Вайль – один из самых цивилизованных людей среди тех, кого я знаю. Еще мне очень нравится характер работоспособности Вайля. Большинство моих друзей не лентяи, но некоторые добиваются результатов, впадая в трудовую истерику. Вайль работает споро, доброкачественно и спокойно. Он все делает в срок, не подводит, не опаздывает на свидания. О таких цивилизованных русских людях и мечтал Чехов.
Лев Аннинский. Если термин “шестидесятники” впервые прилип к послевоенным мечтателям с легкой руки Станислава Рассадина, то всесторонне обосновал этот феномен Петр Вайль, написавший вместе с Александром Генисом замечательный портрет поколения. Портрет исполнен художественно, обертона перекликаются, картина несколько карнавальная и весьма веселая. Нетрудно уловить лейтмотив в музыке этой книги – наивность, иллюзии, самогипноз, жизнь под псевдонимами, опьянение игрой, вживание в роли, лунатическое воодушевление. И чем? Идеологической пустышкой, называемой “коммунизм”.
Отвечая Петру Вайлю должен признать: да, мы к этому термину прибегали всерьез, мы к нему были привязаны, им опьянены, очарованы. Пятясь от Сталина к Ленину, мы старались удержать коммунизм, его истоки были глубже Октябрьской революции, они тянулись из мировой истории, они были связаны с фундаментальными ценностями духа, с мечтой человечества, с опытом тысячелетий, с Афинами, с Иерусалимом.
Ах да, не забыть еще про Рим, про Третий Рим. Но ведь и эта сторона русской жизни, и этот опыт, и эта генная память коренилась в реальности, а вовсе не была занесена к нам в 1917 году.
Драма шестидесятников была в том, что весь их опыт, таившийся за вывеской коммунизма, весь духовный состав, построенный на примате идеи над материей, на коллективистских соборных ценностях фатально расходился с той задачей, перед которой ходом вещей оказалась страна, перед необходимостью рыночного дробления и собственнической индивидуальной ответственности. И, в конце концов, шестидесятники, преодолевая инстинктивный страх и внутреннее отвращение, на это решились.
Будущее покажет, останутся ли в памяти истории люди 60-х годов ХХ века и какими останутся. То ли как слабый розовый отсвет отошедшего багрового зарева, то ли как мимолетная блестка на изломе истории от трагического, разобщенного облика современного европейца, отброшенного к духовной гармонии Азии. Все эти формулы из книги Петра Вайля и Александра Гениса. Все факты и формулировки, на которые я опираюсь в споре с ними, я беру у них же, из их честной книги. Маленький поворот хрусталика и огромный материал, ими собранный, осмысленный и изложенный, становится живым и нужным вкладом в наше теперешнее самопознание. Спасибо Петру Вайлю.
Петр Вайль. Что до собственной эволюции, то говорить об этом – как пытаться совместить в себе Дарвина и лягушку. Но попробую. В общем, за последние лет десять я сильно подвинулся от жизни вторичной к жизни первичной. В молодости меня больше всего на свете интересовали книги, теперь – сама жизнь, она меня волнует куда сильнее любых книг, включая собственные. Поэтому, начав с литературной критики, я теперь почти совсем не пишу о литературе. Не интересно. Не нужны посредники. С возрастом, я думаю, возрастает доверие к себе. Не от самоуважения, а по необходимости. Чем человек старше, тем он менее социален, все более, в смысле мировосприятия, остаешься один на один с собой. Тут поневоле приходится доверять себе, больше некому. Отсюда и жанр эссе – такое свободное блуждание мысли по бумаге. Конечно, свобода относительная.
Опять-таки, в последнее время мне кажется куда более важной, чем прежде, композиция. Что за чем следует. Самое ужасное в литературе – монотонность. Это не компенсируется никаким содержанием, все равно будет скучно. Тут у меня были замечательные наставники, увы, покойные – Бродский и Довлатов. То есть они не просто показывали пример, а давали практические советы. По глупости я на них не очень-то обращал внимание, а теперь все чаще вспоминаю. Не знаю, получается ли, но стараюсь. Мне важнее стараться, чем анализировать результат.
Это, кстати, имеет прямое отношение к жанру эссе, которое и есть поиск, а не выполнение поставленной задачи.
Виктория Мунблит. Во всем, что он пишет сегодня, Петр Вайль значительно более жанр, нежели автор. И хотя существует соблазн назвать его произведения, к примеру, эссеистикой, верности в этом определении будет столько же, сколько, скажем, в обозначении Булгакова фантастом. Я бы сказала так: при всех своих американо-российских корнях Вайль есть жанр, дарованный русской словесности самим фактом объединенной Европы. Он так естественно не ощущает границ между странами, культурами, кухнями, что начинаешь понимать – границ этих и в самом деле нет.
Петр Вайль с легкостью европеянина (я подчеркиваю – европеянина, а не европейца, европеец – это житель континента, а европеянин – гражданин страны Европа), так вот, с легкостью европеянина он небрежно перебирает эпохи, аллюзии и даже милые с детства, устоявшиеся в сознании штампы.
