Несколько дней назад я пришел посмотреть на памятник Высоцкому. Не думаю, чтобы он сам остался доволен. Раскинутые нараспашку руки, заброшенная за спину, на манер винтовки, гитара. Да, пророчество сбылось, памятник поставлен именно там, как было спето, – у Петровских ворот. Но вспомним, в каком контексте стоит пророчество.
Это из песни, которая начинается словами:
У меня было сорок фамилий,
У меня было семь паспортов,
Меня семьдесят женщин любили,
У меня было двести врагов.
Высоцкий знал себе цену, но не позволял себе опускаться до пафоса в самооценке. Посмертная же его слава не знает ни иронии, ни снисхождения. Высоцкий, поставленный в единый ряд с Пушкиным, подобного сравнения, естественно, не выдерживает и оттого становится смешон, не будучи в этом ни капли виноват. Высоцкий был патетичен, но более всего в стиле исполнения – до хрипоты, на разрыв. Что же до его содержательно-патетических песен, то они, подозреваю и наблюдаю эту тенденцию уже сейчас, останутся в хрестоматии. Это замечательные песни, такие как “Дом” или “Кони привередливые”, но они слишком монументальны. Высоцкий народен, народен по-настоящему, а это значит, что он расходится сотнями цитат – забавных, пустоватых, мало что значащих, но бессмертных, потому что в них и сосредоточен национальный характер и родная речь. “А это кто в короткой маечке?”, “Я самый непьющий из всех мужиков”, “Сумасшедший, что возьмешь?”, “Лучше гор могут быть только горы”, “Я на десять тыщ рванул, как на пятьсот, и спекся”, “А наши ребята за ту же зарплату”, “Придешь домой – там ты сидишь”.
Конца нет этому перечню, и это настоящий, подлинный, народный, любимый Высоцкий. Только признаться в этом почему-то нет сил. И надо додумать особую гонимость и непременно поместить в пушкинско-достоевский пантеон, и поставить патетический, до надрыва, монумент в стиле Маяковского – памятника и поэта.
Подозреваю и даже уверен, что сам Владимир Высоцкий предпочел бы нечто иное. Ну, например, Ваню и Зину у телевизора, с которыми может отождествиться каждый. Не то что с никому не доступным бронзовым героем с раскинутыми нараспашку руками и заброшенной за спину, на манер винтовки, гитарой.
Чарли Чаплин в “Огнях большого города”
Программа: “Поверх барьеров”
К столетию рождения кино: Кинодвадцатка Радио Свобода
Ведущий: Сергей Юрьенен
9 августа 1995 года
Сергей Юрьенен. Сейчас мы вернемся к уже затронутой теме – библейским аналогиям в картине Чаплина. В отношениях со слепой девушкой-цветочницей и миллионером герой Чаплина являет абсолютный альтруизм в новозаветном духе. Кинокритика давно обратила внимание на символику таких сцен, как вынужденное купание во время спасения миллионера и убеждение новообретенного приятеля несостоявшегося утопленника продолжать свое существование. Не говоря уже о главной теме – исцелении незрячих. Как воспринимается в наши дни этот параллелизм “Огней большого города”?
Петр Вайль. Самое, пожалуй, поразительное в этом фильме для современного зрителя – грандиозные претензии центрального персонажа. Претензии ни больше ни меньше, как на роль Спасителя. Напомню, Чарли в фильме совершает прямо-таки евангельское исцеление, оставаясь неузнанным, непризнанным и гонимым.
Сегодняшний зритель в течение бурного ХХ столетия прошел искус разных соблазнительных, в библейском смысле соблазнительных, преходящих, кратковременных идеологий и научился ценить и уважать верования и убеждения, которые выдержали испытание временем. Так вот, на глаз и вкус такого зрителя чаплинские аналогии в “Огнях большого города” выглядят едва ли не кощунственными.
Попробуем разобраться. Подозреваю, что мы не можем вообразить масштабы славы Чарли Чаплина в 20-е годы. Прежде всего потому, что совсем по-другому относимся к кино. Главное – оно для нас не чудо, оно перестало быть чудом с появлением телевидения. На киноэкран смотришь снизу вверх, на телевизор – сверху вниз. Фильмы из сияющих чертогов всех этих “сплендид паласов” и “палладиумов” переместились в гостиные и спальни. Могущественный волшебник, поселившийся в квартире, превращается в бестолкового и назойливого Старика Хоттабыча.
В начале века кино было зримой демонстрацией человеческого гения. Дитя технического прогресса, оно льстило людям, ощущавшим себя способными на все. Не удивительно, что отправление такого культа требовало соответственного оформления, и воздвигались даже не дворцы – храмы. Неудивительно, что таким почитанием окружались жрецы. Можно ли сегодня представить актера, о котором напишут, что он не менее славен, чем Шекспир? А такое писали о Чаплине в 20-е годы серьезные искусствоведы. Один – Луи Деллюк – высказывался о Чаплине прямо: “Я не вижу, кто бы мог соперничать с ним в известности, кроме Христа и Наполеона”. Ориентиры точны. Наполеон – как покоритель мира, и Христос – как искупитель, расплачивающийся страданиями у всех на виду за общие грехи. Пусть страдания Чаплина комические, гротескные, но в то же время реальные. Попросту говоря – унижения и оплеухи. Так или иначе, трактовка образа Чарли в сентиментально-христианском ключе была едва ли не господствующей в 20-е годы.
Все взаимосвязано. И вспомним, что кино, объединявшее людей в таинственном мраке зала, на стенах которого двигались мистериальные тени, в целом воспринималось как новая соборность. Киносеанс вызывал почти расхожие сравнения с религиозными действами, что не казалось кощунственным. Кстати, любопытно, что сейчас в США бывшие кинохрамы, заброшенные кинопрокатом за нерентабельностью, часто используются именно как молельные дома разных протестантских конгрегаций. Современные мультиплексы с дюжинами кинозалов функциональны и удобны, но прозаичны, не говоря уж о том, что иногда помещаются просто под землей. Прежде снизу вверх смотрели не просто на экран, но и на кинотеатр. Те кинематографические соборы и теперь поражают размерами, роскошью витражей и зеркал, богатством орнамента. Только над входом не афиша с красавцем в цилиндре, а надпись “Господи, спаси!”.
Чаплин знал размеры своей славы. Еще в 1921 году приехав в Лондон, он получил за три дня семьдесят три тысячи писем. В том же году в Нью-Йорке с него стащили костюм, разодрав на клочки-сувениры. Такое не числится даже в анналах Майкла Джексона или Мадонны. И характер славы Чаплина был ясен, он писал: “Меня давно влечет история Христа. Мне хочется сыграть главную роль самому. Конечно, я не намереваюсь трактовать Христа как традиционную бесплотную фигуру Бога-человека. Он – яркий тип, обладающий всеми человеческими качествами”.
Я бы сказал, что за атеистическими клише просматривается ревность соперника в славе и всенародной любви. В гордом (назовем это точнее – гордыня) осознании своей непомерной роли. К счастью (я убежден, что к счастью), Чаплин роли Спасителя не сыграл, но примеривался к ней и на словах, и на деле как раз в “Огнях большого города”.
Дом, который построил Вайль
Программа: “Континент Европа”
Ведущие: Джованни Бенси и Елена Коломийченко
