***
Тополиный пух, как мелкая пена, заметал аллеи сквера, набирался горками на лавках, лез в глаза и нос. Титов устроился на той же самой скамейке, находившейся как раз на пути из отдела полиции к дому следователя. Солнце заходило, по небу пролегли алые полосы, начинались долгие северные сумерки. В своей куртке, не соответствующей теплому вечеру, он напоминал начинающего бомжа или заблудившегося туриста.
Ближе в девяти в конце дороги показался знакомый силуэт. Токарев не спеша брел по дорожке. В одной руке нес портфель, другую держал в кармане. Он спокойно посмотрел на скрывающегося в тени Титова, не узнал его и отвернулся.
— Николай Иванович, — тихо окликнул Александр следователя. — Найдете пять минут для меня? Это Александр Титов.
Токарев вздрогнул и остановился.
— Разговор есть, — продолжал Александр. — Извините, что беспокою вас вне рабочего времени.
— Сюрприз, — громко и раздельно ответил Токарев и оглянулся вокруг. — Признаться, вы удивили меня. Зачем вы закопались в пуху?
— Скрываюсь. Меня, наверное, ищут. Да? — спросил Титов, когда Токарев присел на край скамейки. — «Ищут пожарные, ищет милиция, ищут фотографы нашей столицы».
— «Ищут давно, но не могут найти парня какого-то лет двадцати», — закончил следователь цитату. — Ищем-ищем вас, Александр Михайлович, поговорить надо, но вы, никак, в поход собрались?
— В бегах я теперь.
— Чего так?
— Меня арестовать хотят. Вы открыли на меня охоту, травите, как кабана. За изготовление и, наверное, сбыт наркотиков.
— Секретарша? Я так и предполагал.
— Думаю даже, вы нарочно ей или при ней сказали что-то, чтобы она смогла меня предупредить. А между тем я ни в чем не виноват. Ни сном ни духом, что там Волков организовал в лаборатории. Как вы его арестовали, я туда и не ходил. Это его вотчина — наука, открытия, изобретения и так далее. Вы верите мне?
— Причем тут «верите — не верите», Александр Михайлович? Факты. Вы взяли на работу человека, разрешили ему чем-то заниматься по ночам, просили не беспокоить.
— Так ведь Олег записку передал из тюрьмы.
— Из СИЗО.
— Какая разница? Он подробно всё описал. Чтобы ночами парню разрешили работать, чтобы не беспокоили. На минимальную должность. Он просил. Его письмо есть в кадрах. Посмотрите.
— Вы, конечно, и оформили.
— Почему же нет? Повторяю вам, наука и всё, что с ней связано, — его участок работы. Он отвечает за это направление. Какие у меня основания для отказа? Нет оснований. Опросите всех: я даже не приближался к лаборатории и студента этого в глаза не видел. Согласен, трудно поверить, но тем не менее я ни при чем.
— Зачем тогда побежали?
— Так ведь вы же разбираться-то не станете. Сегодня пятница, впереди три выходных. Схва̀тите меня — и в обезьянник до десятого. Да еще к уголовникам подселите, чтобы они среди меня правильную воспитательную работу провели. Так вы с Олегом поступили? Невиновного человека посадили, и он умер у вас. Невиновный! Ваша организация, когда берет под стражу, должна отвечать за человека полностью. За его физическое и психическое здоровье, за его жизнь. Кто из вас ответит за смерть Волкова? Вы?
— Он покончил жизнь самоубийством, — раздраженно проговорил Токарев. — Вскрыл себе вены.
— И вы верите? Скажите еще — не выдержал мук совести. Ни с того ни с сего вскрыл. А как он тогда из тюрьмы свое имущество продал неизвестно кому? Конечно, он сам себя убил, и ваше ведомство за его смерть не отвечает. Верно? Молодцы вы, завидую вашей бронебойности, господа офицеры.
— Что продал-то, какое имущество?
— Квартиру свою, машину, что-то еще. Его там у вас в оборот уголовники взяли, заставили подписать какие-то документы, вот он и не выдержал.
— Откуда вы знаете?
— Знаю. Рассказали. Вы проверьте, если интересно.
Токарев задумался. Становилось понятно, почему записка Волкова написана авторучкой, а не карандашом, откуда водка и наркотики. Его устранили, когда он стал не нужен. Николаю Ивановичу стало противно за себя.
— Мы бы не взяли его, если бы вы не поспособствовали, помощник правосудия.
— Как прикажете вас понимать? — задергался Титов.
— Не догадываетесь?
— Нет.
— Интересно у вас получается! Обвиняете вы скоро, прямо жжете глаголом своим в самые чувствительные места. Посмотреть, так ходячая справедливость. Только у этой справедливости выгнило все внутри. Закатал друга в СИЗО, подстроил всё красиво и в обвинители записался. Так?
— О чем вы?
— Не понимаете? Извольте! Вашу личность опознали бабки из подъезда Урбанюка-Ижинского.
— Кто это?
— Михаил Урбанюк, он же Александр Ижинский, проживавший по адресу Проектируемый тупик, одиннадцать, квартира два. Вспомнили? Гражданки сообщили о ваших с ним встречах. Полагаю, вы друзей заказывали. Или, все-таки, подарок готовили? Дали деньги профессиональному убийце, чтоб он торт праздничный лучшим друзьям купил! С розочками. Это еще не всё. В вашем рабочем компьютере нашли файл фото, которое вы отпечатали и подбросили Михаилу-Александру. Вы его удалили, но корзину не вычистили. С вашего же принтера сделан отпечаток, думаю, экспертиза установит аутентичность. Мало? Водитель ваш, Альберт Губайдуллин, подтвердил, что привозил вас к дому Безроднова, где вы якобы не были.
— К квартире подходил, но в квартире-то не был. Вообще, при чем тут Безроднов? Вы его убийцу взяли. Не вешайте на меня это.
— Не вешаю я. Хочу объяснить вам, что вы лжец и подлец. А то вы, похоже, сомневаетесь. Вы страшный человек, Александр. Может быть самый страшный из всех, кого я видел. Умный, успешный, изобретательный, и в тоже время беспринципный и жестокий. Вы убиваете чужими руками ради собственной выгоды и при этом все у вас сами виноваты. Вы хуже матерого бандита. Вокруг вас горе, разорение и смерть. Кучи трупов оставляете позади себя, и ни в чем не виноваты и спокойно живете. Причем в жертвы себе выбираете друзей, которым обязаны, которые верят вам. Вас до трухи источили зависть, алчность и всякие комплексы. Знаете? Мне жаль вас. Вы никогда не сможете быть счастливым.
Теперь Титов взял паузу. То, от чего он старательно отстранялся, о чем старался не думать, следователь несколькими словами выложил перед ним, вбивая, как гвозди в череп, свои соображения.
— Знаете, Титов, — примирительно произнес Токарев, — иногда лучше прийти самому и покаяться. Виноваты — ответите, нет — отпустим. Так и для души полезнее, и для тела спокойнее, и для дела. Или вы готовы всю жизнь бегать по стране?
— Покаяться призываете? — разозлился Титов.
— А что?
— Тогда вместе, Николай Иванович. Вы уж простите меня, ради Бога, но наш разговор в шашлычной я тогда записал. Не удержался. Я же подлец! Хотелось подстраховаться для собственного спокойствия. Желаете убедиться? Вот, прослушайте.
