– Значит, нищий… Да, да, помню, он явился на свадьбу в ожерельях, которые он у кого-то одолжил.
– И что нам следует сделать, если подобный тип вдруг станет проявлять непочтительность?
Джованни Борджа ласково рассмеялся:
– Он не станет проявлять непочтительности, братец. Он нищий, он незаконнорожденный, все это так, но вряд ли он такой уж глупец!
И братья, продолжая смеяться, повернулись и вышли.
Лукреция и Сфорца слышали, как, хохоча и перекрикиваясь, они спускались по лестнице. Лукреция подбежала к окну. До чего же странно было видеть братьев Борджа, шедших через площадь рука об руку, словно лучшие друзья.
Сфорца же словно прирос к полу. Смысл сказанных братьями слов был настолько очевиден, что он буквально оцепенел от ужаса.
Лукреция отвернулась от окна и посмотрела на мужа. В ее взгляде была симпатия, сочувствие: впервые с момента их встречи Лукреция хоть что-то почувствовала по отношению к Сфорца, и впервые он что-то почувствовал по отношению к ней.
Он видел, что и она в полной мере ощутила исходившую от братьев угрозу.
Шедшие по площади братья прекрасно понимали, что Лукреция непременно будет глядеть на них из окна.
– Теперь этот болван хорошенько подумает, прежде чем сказать хоть слово в наш адрес, – произнес Чезаре.
– А ты заметил, как он побледнел? – засмеялся Джованни. – Клянусь, если б не это, я бы с удовольствием его проткнул пару раз.
– Ты продемонстрировал большое самообладание, братец.
– Ты тоже.
Джованни искоса глянул на Чезаре.
– Тебе не кажется, что на нас как-то странно поглядывают?
– Это потому, что нас никогда не видели прогуливавшимися вот так, вместе.
– Знаешь, пока ты снова не начал точить на меня зубы, Чезаре, позволь мне сказать следующее: бывают времена, когда мы с тобой должны держаться заодно. Порою это требуется от всех Борджа. Ты ненавидишь меня, потому что считаешь любимчиком отца, ненавидишь за то, что я герцог, что у меня есть невеста. Кстати, если это хоть как-то тебя успокоит, должен сообщить, что невеста моя – совсем не красавица. Лицо у нее как у лошади, и она бы понравилась тебе не больше, чем мне.
– И все равно я променял бы свое архиепископство на нее и герцогство Гандийское.
– Не сомневаюсь, Чезаре, не сомневаюсь. Но однако я сохраню и ее, и свое герцогство. И не соглашусь стать архиепископом, даже если бы впереди у меня маячил папский престол.
– У нашего отца впереди еще много лет жизни.
– Молю небо, чтобы это было так. Слушай, архиепископ… Да подожди, не хмурься! Слушай, архиепископ, давай продлим состояние перемирия еще хотя бы на часик. У нас есть общие враги. Давай разберемся с ними, как только что укоротили Сфорца.
– И кто же эти враги?
– Да чертовы Фарнезе! Разве не факт, что эта женщина, Джулия Фарнезе, крутит нашим отцом как хочет? Он делает все, что она ни попросит.
– Похоже, что так, – пробурчал Чезаре.
– Братец, так неужто мы должны это терпеть?
– Согласен с тобой, дорогой мой герцог. Пора этому положить конец.
– Тогда, господин архиепископ, поломаем головы над тем, как добиться счастливого – для нас – разрешения проблемы.
– Ну, и как же?
– Она – всего лишь женщина, а женщин много. У меня в свите есть монахиня из Валенсии. Она красива, изящна и обаятельна и доставляет мне массу удовольствий. Думаю, она может сослужить неплохую службу и отцу. У меня есть также рабыня-мавританка, темнокожая красавица. Поразительная парочка – монахиня и рабыня, одна покорна и чиста, как весталка, другая… просто ненасытная сладострастница. Давай-ка отправимся к отцу и расскажем ему о достоинствах и прелестях этих двух девиц. Он захочет испробовать этого кушанья, а, попробовав, кто знает, может позабудет прекрасную Джулию. По крайней мере, она станет тогда не единственной его усладой в часы досуга. Чем больше – тем безопаснее, а вот единственная любовница – она действительно представляет опасность.
– Так пойдем же скорее! Расскажем ему о твоей монахине и о твоей рабыне. Он захочет, конечно же, на них взглянуть, и если они таковы, как ты описываешь… Что ж, тогда мы сможем ослабить хватку, с которой семейство Фарнезе уцепилось за Его Святейшество.
И молодые люди направились в Ватикан, а прохожие с любопытством смотрели вслед этой парочке – ведь их никогда не видели вдвоем.
Существует старая поговорка, что свадьба одна не ходит, и дальнейшие события лишь подтвердили ее справедливость. Лукреция вышла замуж за Джованни Сфорца, Джованни должен был жениться на своей испанке. Правда, Чезаре принадлежал церкви и жениться не мог, но оставался еще маленький Гоффредо…
Ваноцца жила со своим мужем Карло Канале вполне счастливо, к тому же дети часто ее навещали, и ничто не доставляло ей большего удовольствия, чем устраивать в их честь небольшие праздники. Она и говорила-то по большей части только о детях: мой сын герцог, мой сын архиепископ, моя дочь графиня Пезаро… И теперь она могла с такой же гордостью произносить имя Гоффредо, поскольку вскорости Папа непременно сделает его либо герцогом, либо князем и подыщет для него подходящую невесту.
Ваноцца считала, что это станет последним доказательством того, что Александр не сомневается в своем отцовстве. Но на самом деле это было не так: Александра продолжали одолевать сомнения. Однако он считал, что, чем блистательнее браки, устраиваемые им для своих детей, тем лучше для всего семейства Борджа в целом. Хорошо бы, если б у него была дюжина сыновей, думал Александр, и поэтому отбросил прочь все вопросы по поводу Гоффредо: пусть в глазах всего света он будет его настоящим сыном.
Настало время организовывать новые связи семейства с другими славными фамилиями. Неаполитанский король Ферранте с тревогой наблюдал, как крепнет дружба между Ватиканом и семейством миланских Сфорца.
Но Александр, человек по натуре чуткий, был к тому же и хитрым дипломатом. Он считал, что с обоими соперничающими домами – маланским и неаполитанским – надо поддерживать ровные отношения. К тому же Испания, естественно, симпатизировала неаполитанскому дому, поскольку он был испанским по происхождению и придерживался испанских традиций.
Ферранте понимал, что Папа стремится к дружбе с ним, и послал своего сына Федерико в Рим, чтобы в свою очередь передать святому отцу свои предложения.
У Альфонсо, его старшего сына и наследника престола, имелась внебрачная дочь Санча, и Ферранте предложил ее в жены младшему сыну Папы. То, что Гоффредо было всего одиннадцать лет, а Санче – шестнадцать, препятствием не являлось, как не считался препятствием для брака тот факт, что она была незаконнорожденной: в Италии пятнадцатого века незаконнорожденность вовсе не была позорным клеймом, хотя в вопросах наследования законные дети имели перед внебрачными преимущества. Но и сам Гоффредо был незаконнорожденным, так что подобный союз мог считаться вполне приемлемым.
