В процессию входила и Адриана со своими священниками и слугами, а Папа стоял на балконе, пока две золотоволосые головки, столь для него дорогие, окончательно не скрылись из виду.
А затем он закрылся в своих апартаментах, чтобы всласть нагореваться. Но горевал он недолго: он перешел к действиям, то есть тщательно рассмотрел сложившуюся политическую ситуацию и пообещал себе, что сделает все возможное, чтобы ее разрядить, дабы возлюбленные его девушки поскорее вернулись.
Чем дальше они отъезжали от Рима, тем, к удивлению Лукреции, улучшалось настроение Джулии.
– Можно подумать, – в конце концов сказала Лукреция, – что ты рада избавиться от святого отца.
– Какой смысл лелеять свою тоску? От этого тоскуешь еще больше. Давай постараемся забыть, что мы теперь изгнанницы, мы изгнаны из нашего любимого города, от нашего святого отца. И постараемся извлечь из нашего нынешнего положения максимум удовольствия.
– Это будет непросто, – ответила Лукреция. – Ты заметила, как он загрустил?
– Он – самый мудрый человек в Риме, – заверила ее Джулия, – и скоро найдет способ избавиться от печали. Именно он научил меня так относиться к жизни. Скоро он снова будет весел, поэтому постараемся развеселиться и сами.
– Да, ты права, он действительно именно так смотрит на жизнь, – согласилась Лукреция.
Они двигались к северу, через весь «итальянский сапог», и в каждом городе люди сбегались поглазеть на путешественников. Они таращили глаза на двух златокудрых красавиц в богатых платьях, на малышку Лауру, и перешептывались в восхищении – слухи о том, что и эта малышка, и Лукреция – дочери самого Папы Римского, дошли и сюда.
Они вывешивали приветственные знамена, а сеньоры городков закатывали в честь путешественниц пышные приемы. Здесь, в провинции, как-то не верили, что Александра лишат сана, и полагали опасным обижать любимиц того, кто, как поговаривали, был наделен сверхъестественными силами.
Настроение Джованни Сфорца улучшалось соответственно расстоянию, отдалявшему его от Рима. Он приобрел новый статус, богатство, он даже стал чем-то вроде возлюбленного, о котором так мечтала Лукреция, а она, в свою очередь, полагала, что даже счастлива в супружестве, – Лукреция, как всегда, старалась видеть в жизни лишь хорошие ее стороны.
Джованни прямо распирало от гордости при виде развешанных в его честь флагов и от того, что богатые сеньоры, которые всегда смотрели на него свысока – как, например, Урбино, – оказывали ему теперь почести.
Джованни наконец-то осознал, какие привилегии он получил, породнившись с Борджа, и стал нежнее относиться к жене и всячески старался ее порадовать, а поскольку она с готовностью принимала все, что могло ее порадовать, в течение всего путешествия между ними царила полная гармония.
Сфорца выслал инструкции своим слугам в Пезаро: он желал, чтобы на этот раз его приветствовали куда пышнее, чем обычно, – пусть путь их будет усыпан цветами, знамена вывешены, а по прибытии поэты должны будут прочесть стихи, специально написанные в честь его и его супруги.
Так что дорога через Апеннины прошла не только без происшествий, но и с большой помпой, а посему он поздравил себя с тем, что жена его не только красавица, но и дочь, что бы там ни происходило, по-прежнему самого могущественного в Риме человека.
Она заслужила быть принятой в Пезаро с надлежащим триумфом.
Лукреция и Джулия потрудились накануне въезда в город вымыть свои роскошные волосы, Лукреция намеревалась также надеть расшитое золотом платье и украсить волосы драгоценной сеткой.
Она лежала подле мужа, думала о предстоящем дне и вспоминала ту страсть, с которой муж ласкал ее во время всего путешествия, – она и не предполагала, что он на такое способен. Единственное, чего ей сейчас хотелось, – чтобы он проснулся и снова занялся с нею любовью.
Потом она принялась размышлять о том, что сейчас происходит в Риме: оправился ли отец от свалившихся на него невзгод? Джулия, казалось, совсем не горевала по поводу долгой разлуки, хотя наверняка понимала, что Александр ищет утешения у какой-то иной женщины.
Странно, что Джулию это совсем не беспокоит. Но, возможно, оно и к лучшему, потому что, если бы она волновалась, она бы чувствовала себя несчастной, а поскольку Папа все равно искал бы утешения, нет ничего дурного в том, что Джулия ведет себя спокойно. Поднялся ветер, и она услыхала, как по крыше застучали дождевые капли.
Дай Бог, чтобы наутро тучи разогнало!
– Джованни, – прошептала она, – ты слышишь? Ветер…
Джованни, конечно, не красавец и не похож на возлюбленного ее мечты, но она всегда была готова к компромиссам. Она с готовностью наделила его и красотой, и качествами, которыми он не обладал, и видела его таким, каким хотела бы видеть.
Она легонько погладила его по щеке. Лицо его дернулось, он сердито смахнул ее руку – так отгоняют надоедливую муху.
– Джованни, – снова позвала она. В ответ он захрапел еще громче.
Они въехали в Пезаро под проливным дождем.
С подоконников свисали промокшие стяги, иные из них сорвало ветром, и они лежали на земле – обыкновенные мокрые тряпки. Владетель Пезаро приказал вывесить стяги, их и вывесили, но ветер не подчинялся его приказам, и потому въезд не получился таким торжественным, как планировал господин.
Джулия сердилась: дождь вымочил ее прекрасные волосы, так что они теперь были не золотистыми, а просто темно-желтыми, а наряд так вообще испорчен!
– Черт бы побрал этот Пезаро! – в сердцах воскликнула она и пожалела, что не осталась в Риме.
Адриана бормотала себе под нос молитвы. Платье вымокло, прилипло к телу, волосы растрепались и выбились из-под головной сетки, и Адриана чувствовала себя приниженной, а это она никак перенести не могла. Однако она старалась сохранять спокойствие и даже слегка улыбалась: хуже, чем в Риме, сейчас нигде быть не могло.
Платье и волосы Лукреции также выглядели плачевно. Одна из ее служанок разыскала большой плащ и закутала им хозяйку, так что те из обитателей Пезаро, которые, несмотря на дождь и ветер, все же вышли встречать господ, так и не смогли узреть ее золотую красу.
– Завтра непременно засветит солнце, – утешила она Джулию.
– Столь же непременно, как и то, что завтра мы будем лежать в постелях и чихать, так что вряд ли увидим солнце, – злобно ответила Джулия.
Наконец они подъехали к дворцу, и там, как и приказал владетель Пезаро, их ждали местные поэты с приветственными виршами.
Так что им пришлось стоять на холодном ветру и слушать, как продрогшие и промокшие поэты читают свои сочинения в честь вновь прибывших.
Джулия сердито шмыгала носом, Адриана тайно молилась о том, чтобы стихи оказались недлинными, Лукреция хранила приличествующую случаю улыбку и даже не поправляла мокрые кудри, которые, словно змеи, расползлись у нее по лицу. Однако и она вздохнула с облегчением, когда приветствия, наконец, были завершены.
