Комната, в которую Эдуарда проводил отец, выглядела немногим лучше. Изготовленная по моде семидесятых полированная «стенка» из ДСП разгораживала пространство на две неравные части. Дальняя меньшая часть вмещала нечистую продавленную кушетку с ворохом белья и служила спальней. Ближнюю часть с известной натяжкой можно назвать библиотекой, поскольку по всем ее стенам были развешаны книжные полки со стеклами и без, заваленные разноразмерными книгами, блокнотами, старинными выцветшими квитанциями. Стена напротив входной двери имела высокое окно без штор. Выщербленный паркет и желтый потолок дополняли картину. Впрочем, если кому-то захотелось бы подмести и вытереть везде пыль, то обстановку возможно признать пригодной для проживания небольшой цыганской семьи, не зацикленной на санитарии.
Посреди библиотеки стоял прямоугольный стол, по бокам которого сидели два худых господина, один в очках, другой лысый, вытянув кадыкастые тощие шеи в сторону вошедших отца и сына.
— Познакомьтесь, друзья, — неожиданно приятным тенором сказал Роман Сергеевич. — Мой старший сын — Эдуард.
Хозяин взял паузу, которая вместила бы взрыв и гром двадцатиминутных аплодисментов, переходящих в овацию целого колонного зала, но гости настороженно молчали, чутко осматривая пакеты в руках молодого человека. Отец подошел к торцу стола со стороны окна, рукой смахнул на пол невидимые крошки и улыбнулся.
— Садись, сынок, не обращай на них внимания, они скоро уходят, — он придвинул Эдику тарелку с вилкой и обвел рукой угощение. — Покушай. Колбаса, сыр, огурчики, все свежее, — сел напротив и разлил гостям водку. — Выпьешь? Я боялся, что ты откажешься приезжать. Ну, давай.
Три пары воспаленных беспокойных глаз уставились на Эдуарда.
«Он не совсем бросил пить, по-видимому, — успел подумать тот. — И друзья его какие-то помятые и испитые. Зачем я тут?»
Сын поднялся с рюмкой в руке.
— Папа, — торжественно и чуть громче, чем следовало, проговорил Эдик. — Поздравляю тебя с пятидесятилетием, желаю тебе здоровья…
Перегнувшись через стол, все трое разом чокнулись с ним, синхронно выпили и перестали слушать.
— Спасибо, спасибо за добрые слова, что это у тебя в пакете?
— Подарок. Я думал, ты больше не пьешь.
— Ладно, потом. Володь, о чем ты говорил? — обратился Роман Сергеевич к гостю в очках.
— Я монолитно стою за отмену печатной буквы «ё» в русском языке. Позиция моя осмысленная и бескомпромиссная! — запальчиво заявил Володя.
— Почему же, позвольте полюбопытствовать? — лысый гость ухмыльнулся, откинулся на спинку стула, заложил ногу на ногу и закурил.
— Я бы на вашем месте убрал высокомерную улыбочку, Александр. Она себя изжила, дискредитировала. Она превратилась в символ похабности, разврата, морального разложения. В конце концов, она просто устарела. Само ее изображение несет в себе нездоровый намек, подталкивает человека в область ненормативной лексики, заставляет думать о плотских утехах вплоть до инцеста. Тем более она очень уж напоминает плейбоевского кролика с ушами. Предлагаю запретить ее печатать, а виновных штрафовать. Физических лиц на пять тысяч, юридических на пятьдесят. А чтоб неповадно было!
— И из разговорной речи ее убрать? — рассеянно спросил отец и широко зевнул.
— Вот это — лишнее. Перегиб на местах. Просто снять две глупые точки из печати и точка. Нашему народу обязательно нужно что-то бессмысленное запрещать, чтоб чувствовал наличие государства вокруг себя. Чтоб начал тайком, ночами, в знак протеста вырисовывать ее на стенах домов и на заборах, чтоб запустилась долгая и горячая дискуссия в обществе. С привлечением академиков, депутатов…
— Ничего глупее в жизни не слышал, — перебил Владимира отец. — Тем более что «ё» и так уже практически не печатается.
— Больше ему не наливать, — добавил грубый Александр.
— Напрасно пренебрегаете, — заводился Володя, сверкая очками. — Народу нужны реформы, изменения. Согласен, буква «ё» — это только первый, совсем маленький, шаг к обновлению, к чистоте нашего общества, но надо же с чего-то начинать. Маленький шаг для человека, но огромный, может быть, шаг для человечества. Дальше стоит обратить внимание на двусмысленный, неприличный хвостик в начертании «ц» и «щ». Приглядитесь к этому сомнительному отростку повнимательнее. Что-то напоминает? Зачем же?
— Бабу тебе завести нужно, — предположил Александр. — Чтоб о хвостиках и точках меньше думал.
Водка, густой табачный дым и усталость притупили внимание Эдуарда, его слегка тошнило. Он переводил взгляд с одного персонажа на другого, не в силах поверить в реальность происходящего. Сидящие за столом мужчины казались мультипликационными героями. Что это все значит?
* * *
Стрелки часов подползали к полуночи, глаза слипались.
Гости ушли, отец стелил сыну на раскладушке, принесенной из прихожей.
— Ты ложись, спи. Я сам уберу и помою посуду. Не думай, я действительно больше не пью. Так, позволил себе пару рюмочек по случаю дня рождения. Завтра воскресенье, я не работаю, — он вынес из-за стенки подушку и бросил ее поверх одеяла. — Готово, устраивайся.
— Это были твои соседи?
— Александр, который лысый, — сосед, а Володя в очках — старинный приятель. Он когда-то учился на филолога, преподавал в институте, так что ему простительно.
Около двух ночи Эдик проснулся от разборчивого шепота и увидел на потолке слабый колышущийся свет. Комнату наполнял запах ладана. Отец молился, стоя на коленях перед крохотной лампадкой и открыткой с изображением Иисуса. Его сгорбленная спина и опущенная голова вызывали жалость. Время от времени шепот стихал, тогда отец широко троекратно крестился и совершал затяжной поклон до касания лбом пола.
9
Он оглянулся на скрип раскладушки и тихо спросил:
— Я тебя разбудил? Извини, сынок, я почти закончил.
— Ничего. О чем ты молишься?
Отец не ответил сразу, постоял еще несколько минут на коленях — крестился и кланялся, потом натужно поднялся.
— Аминь! Что ты спросил? — он пододвинул стул и сел в изголовье раскладушки. Эдуард услышал его сорванное дыхание. — О своей душе, о тебе, о твоей матери, о дочери своей. Тяжело это все…
— У меня есть сестра? Не знал.
— Есть, но я с ней давно не вижусь. Потом оставлю тебе ее адрес и имя. Пусть у тебя будут. Может быть, когда-нибудь тебе захочется ее найти и увидеть. Мало ли.
Мужчины впервые почувствовали себя близкими, любящими родственниками. Ощутили невидимую, но могучую и неразрывную связь. Они были интересны друг другу.
— Я слышал, что ты в религию ударился, но не мог себе этого представить, — поделился впечатлениями Эдуард. — Чемпион области по боксу и вообще — и вдруг служит в церкви.
